Суть нового курса в экономической политике состояла в поддержке и укреплении традиционных государственных хозяйственных структур, сосредоточении в руках государства финансовых и материальных ресурсов, чтобы, используя традиционные для советской системы инструменты, обеспечить преодоление кризиса и технологический прорыв в некоторых ведущих отраслях народного хозяйства. Альтернативные экономические структуры здесь остаются на второстепенных ролях, и их активное включение в хозяйственный процесс в лучшем случае переносится в будущее.

Весьма важным было наконец-то состоявшееся решение о пересмотре розничных цен. Прежде всего оно имело политическое и психологическое значение: это было первое за несколько десятилетий решение об изменении практически всех цен, что нанесло непоправимый удар по традиционному советскому менталитету, ориентированному на стабильность цен.

Наконец, в деятельности Кабинета министров явно проявилась тенденция, которая в будущем станет одной из определяющих, – концентрация власти в руках исполнительных институтов за счет представительных с дальнейшей персонификацией этой власти. В июне 1991 года В. С. Павлов потребовал у Верховного Совета фактически чрезвычайных полномочий для проведения стабилизационной политики.

Однако все попытки союзного руководства перевести развитие на рельсы консервативной стабилизации не приводили к сколько-нибудь ощутимому результату. Центробежные процессы приобрели инерционный характер, а консервативные меры ассоциировались в общественном мнении с возвращением к доперестроечным временам, что было тогда крайне непопулярно.

Законодатели воспротивились передаче Кабинету особых полномочий. Более того, явственно обнаружилась своеобразная дихотомия союзных институтов власти: в то время как правительство стремилось притормозить процессы системных преобразований, Верховный Совет СССР работал над целым рядом законодательных актов, призванных создать правовую базу формирования и функционирования рыночных структур (законопроекты о приватизации, о предпринимательстве, новые Основы гражданского законодательства и т. д.). И он не был готов ни к отказу от части своих полномочий, ни к пересмотру своей законотворческой программы.

Не дала желаемого эффекта и попытка стабилизации ситуации на потребительском рынке путем пересмотра цен. Острота проблемы «денежного навеса» была лишь ненадолго ослаблена. Оборотной стороной повышения цен стало ускорение накачивания экономики деньгами. Пошла волна компенсаций роста цен – как на союзном уровне, так и на республиканском.

Более того, повышение цен стало точкой легализации уже начавшихся к тому времени процессов проедания производственных фондов предприятиями. Кабинет министров разрешил использовать часть средств фондов развития на компенсацию роста цен, а ряд предприятий Минска при помощи забастовок добился права использовать для этих целей часть амортизационных отчислений. Это был верный признак перехода экономического кризиса в стадию распада хозяйственной системы.

Хотя само решение о повышении цен было единообразным и централизованным (этого хотели сами республики, желая снять с себя ответственность за непопулярные решения), оно существенно расширило компетенцию регионов в осуществлении ценовой политики, особенно в области потребительских товаров.

Неудача попыток осуществления консервативной стабилизации в рамках существующего правового пространства толкнула часть руководства Союза ССР на принятие чрезвычайных мер, вылившихся в попытку государственного переворота 19–21 августа 1991 года. Характерной особенностью путча была не только нерешительность его лидеров, но также и практически полное отсутствие социалистической терминологии в их заявлениях и документах. Акцент делался на достижение стабилизационных целей, хотя сама экономическая программа, как она была официально заявлена 19 августа, была предельно популистской и практически нереализуемой.