Очевидно, отмечает Г. Кочетков, что «если высшая церковная власть говорит о “симфонии” церкви и государства как о своей норме, то этим фактически признается нормой государственная религия, со всеми вытекающими отсюда последствиями в социально-политической и экономической сферах» [Православная церковь и модернизация.., 2010].

Говоря о видении церковью отношений с государством, митрополит Волоколамский Иларион подчеркивал, что церковь не стремится к слиянию с государством, она не вмешивается в дела государственного управления и политику, но в то же время хочет, чтобы государство учитывало интересы православных верующих. Церковь лишь до известной степени лояльна государству. Церковь может призвать своих чад к неповиновению властям в случае, когда власть явно требует от человека совершать грех [Иларион, митрополит Волоколамский.., 2010]. Тезис о допустимости гражданского неповиновения свидетельствует о нежелании церкви полностью терять самостоятельность, как это было в имперской России, и стремлении объединить плюсы прошлого и нынешнего положения. При этом гражданское неповиновение прихожанина РПЦ в реальной жизни может означать все что угодно – от недопущения работников райотдела образования на территорию православного приюта до организации кампании против получения новых паспортов с электронным штрих-кодом, уничтожения «безнравственной» выставки или рекламных плакатов [Митрохин Н., 2004, с. 328].

Таким образом, формулируя свое отношение к государству, церковь полностью принимает его светский характер, обещает свою лояльность и определяет границы повиновения и поле сотрудничества. Тем не менее ностальгия по «более высоким формам государственного устройства», элементы неприятия принципа отделения церкви от государства, отсутствие открытого осуждения советской эпохи свидетельствуют о некоторой непоследовательности документа [Костюк К.Н., 2014, с. 364]. Эту же мысль высказывал и игумен Вениамин (Новик), отмечая, что «психологически РПЦ, несмотря на все исторические потрясения, продолжает ощущать себя государственной церковью (хотя бы потенциально), не хочет “сжигать мосты”, соединявшие ее с государством на протяжении столетий» [Вениамин (Новик), игумен, 2000].

В документе также нет определения таких исходных понятий, как гражданское общество, социально-экономическое развитие, рыночная экономика, коррупция и т.д. Между общими богословскими определениями и частными этическими нормами, между ветхозаветными представлениями и вполне современными оценками часто не оказывается связующего звена [Костюк К.Н., 2014, с. 361]. В то же время ОСК вводят в церковный лексикон такие понятия, как прибыль, интеллектуальная собственность, финансовые спекуляции, клонирование, глобализация и др. Таким образом, документ создает основу для дальнейшей разработки этих проблем богословской социальной мыслью [Браславский П., 2004, с. 7].

Специалисты отмечают, что на характер документа оказали влияние противоречия между различными группами внутри церкви. По оценке игумена Вениамина, «разные главы документа писались разными авторами и оказались концептуально не согласованными». К существенному недостатку ОСК он относил отсутствие вводной части [Вениамин (Новик), игумен, 2000]. Кроме того, во многих разделах содержатся прямо противоположные утверждения, по принципу «да», – «но». При этом «все “да”, так или иначе относящиеся к либерально-демократической позиции, были предельно лаконичными, в то время как все “но”, в которых… обосновывалась православная державность, обширными и фундаментально проработанными» [Коваль Т.Б., 2014, с. 205].