Эксперты считают, что российский подход к интеграции прямо противоположен «доктрине Монне». Отечественная политическая элита продолжает мыслить категориями «великих планов», а не двигаться от одного практического решения к другому [Ростоцкий М., 2013].
По мнению ряда специалистов, у евразийской интеграции большое будущее. Об этом свидетельствует, прежде всего, то, что ряд стран активно наблюдают за интеграционными процессами на постсоветском пространстве и готовы в дальнейшем присоединиться к ЕАС, а многие страны (их несколько десятков) заявили о желании создать с ТС Зону свободной торговли. Однако для успешной реализации этого проекта необходимо синхронизировать законодательные, нормативные и другие процессы, что, в свою очередь, должно способствовать осознанию «общности пространств» [Напольский Г., 2014].
Евразийская интеграция как новый тренд на постсоветском пространстве может заметно повлиять на многие аспекты функционирования экономик тех государств, которые станут участниками будущего регионального объединения [Сиротин А., 2013]. Однако нет основания полагать, что этот тренд проявляется заметным образом [Евразийский союз.., 2012]. Например, в Кыргызстане работа в сторону интеграции ограничивается круглыми столами, число которых можно сосчитать по пальцам. В медиапространстве страны данная тема освещается мало. Поэтому представляются сомнительными результаты исследований о том, что 63% жителей страны осведомлены об этом проекте. Видимо, опросы проводились в г. Бишкеке. Вряд ли в остальных регионах республики жители вообще знают о евразийской интеграции.
Успешность реализации евразийского проекта во многом зависит не от официальных договоренностей, а от реального участия в нем представителей бизнес-среды и гражданского общества. Одним из проблемных вопросов является изменение систем государственной поддержки национального бизнеса. Актуальность обсуждения инструментов финансирования реального сектора экономики, в частности предприятий малого и среднего бизнеса, связана с различного рода ограничениями, которые накладывает вхождение государства в интеграционные группировки. Считается, что для реализации интеграционных процессов необходимы дополнительные финансовые инструменты. Поэтому в соответствии с Концепцией сотрудничества государств – членов ЕврАзЭС в валютной сфере создается Интеграционный финансовый рынок государств – членов ЕврАзЭС [Белова Г.И., 2013].
Специалисты оценили возможный макроэкономический эффект интеграции России, Белоруссии и Казахстана в ЕЭП. К 2030 г. такая интеграция может дать ежегодный прирост ВВП России на 75 млрд долл., Белоруссии – на 14 млрд долл. и Казахстана – на 13 млрд долл. в ценах 2010 г. [Белова Г.И., 2013, с. 27]. По расчетам аналитиков, в уже реализованном сценарии, когда Россия, Белоруссия и Казахстан образовали в 2012 г. ТС и ЕЭП, развитие интеграционных связей позволит к концу прогнозируемого периода увеличить совокупный ВВП стран-участниц не менее чем на 2,5% [Якорева А., 2013].
По оценкам экспертов, без кооперационных связей даже Россия способна производить лишь 65% своей продукции. Казахстан без связей с Россией способен производить только 10% ассортимента промышленной продукции. Киргизия и Таджикистан – менее 5% [Белова Г.И., 2013, с. 28]. Столь высокая технологическая обусловленность является важнейшим стимулом интеграции.
Одной из наиболее сложных проблем евразийской интеграции является формирование механизмов практических действий участников экономических процессов, способствующих использованию регионального потенциала Евразии для повышения конкурентоспособности. В качестве решения этой проблемы называется включение всех стран СНГ в формате зоны свободной торговли (ЗСТ) с интеграционным ядром ТС / ЕЭП, а затем ЕАС, с расширением последнего по мере реальной готовности желающих присоединиться к нему стран. В пользу такого подхода говорит и мировой опыт: все устойчивые крупные интеграционные структуры обладают внутренним рынком объемом от 300 до 600 млн и более потребителей [Зевин Л.З., 2013, с. 69].