1. Оскудение словарного запаса в языковом сознании значительной части русскоговорящих особенно проявляется сейчас в так называемом устаревании некоторых книжных слов и выпадении из лексикона многих (очень многих!) фразеологизмов (проблема лексико-фразеологических лакун).

2. В связи с этим проблема лексико-фразеологической «реанимации», то есть восстановления в качестве функционирующих единиц слов и фразеологизмов, действительно вышедших из употребления даже носителей элитарной речевой культуры, но представляющих определенную семиотическую ценность.

3. Феномен развития идеологической и оценочной амбивалентности в осмыслении и толковании ключевых слов-концептов российского общественно-политического дискурса. В нем функционирует целый набор слов и словосочетаний терминологического типа, содержание которых понимается и оценивается противостоящими идеологическими группами по принципу «наоборот», в противоположных аксиологических планах.

4. Манипулятивное использование общественно-политических терминов, состав которых со временем частично меняется. Проследить устойчивость этого явления можно, обратившись, например, к газетным публикациям последних лет, к текстам радио, телевидения, интернета.

5. Проблема так называемой информационной войны, изучение ее языкового аспекта – одна из задач лингвоэкологии, без решения которой нельзя обеспечить информационную безопасность страны.

6. Проблема полезных и вредных символов и мифов в их языковом выражении, а также проблема именования и переименования исторических и географических объектов.

7. Проблема языковой русофобии, представляющая собой часть русофобии как таковой.

8. Экология русской классической литературы как неотъемлемой части экологии русского языка и национального самосознания.

9. Лингвоэкологический аспект проблемы коммуникативных компетенций и типов речевой культуры.

10. Лингвоэкологически взвешенный подход к решению таких «вечных» вопросов, как иноязычные заимствования и жаргонизация речи.

11. Проблема языкового постмодернизма и конфликт языковой/речевой этики и эстетики.

12. Лексические и фразеологические новации в контексте лингвоэкологических критериев приемлемости/неприемлемости.

13. Место и роль церковнославянского языка в развитии современного русского литературного языка.

14. Языковой пуризм. Языковой модернизм. Языковая мода. Языковое табуирование.

15. Языковые фетиши и языковые ярлыки.

16. Плюсы и минусы эвфемизации речи.

17. Изменения в коннотативных характеристиках социально значимых слов. Пополнение инструментария языковой оценочности.

18. Расширение старых и образование новых синонимических рядов, рост дублетности.

19. Возникновение лексико-семантических фикций (денотативной неполноценности слова).

20. Стилевая и жанровая эклектика и диффузия.

21. Лингвистический цинизм как отражение социального цинизма.

22. Языковой стандарт и языковая экспрессия: динамика соотношения. Развитие системы выразительных средств языка.

23. Проблема становления лингвоэкологической понятийно-терминологической системы.

24. Совершенствование языковой политики государства на основе лингвоэкологических идей.

25. Формирование у граждан России лингвоэкологического мировоззрения. Создание лингвоэкологической концепции преподавания филологических дисциплин в средних и высших учебных заведениях.

Разумеется, представленные выше тезисы не исчерпывают проблематику лингвоэкологии вообще и в применении к современному русскому языку в частности. В публикациях собственно лингвоэкологической тематики, а также в таких, которые имеют то или иное отношение к речевой культуре, можно найти большое количество указаний на проблемы лингвоэкологического свойства, которые отчасти перекликаются с вышеозначенными. Перечислим лаконично те, которые попали в поле нашего зрения при подготовке настоящей главы: создание «охранной службы языка» [Караулов 1995: 20], «переименование этноисторического пространства», «искажение антропонимических традиций», «обрыв традиции речевого этикета», «проблема лингвистического просвещения населения» [Савельева 1997]; отсутствие продуманной и действенной языковой политики [Горбаневский и др. 1999: 11–15]; несовершенство стилистических помет в словарях [Шапошников 1998: 223–232]; языковая личность политического деятеля [Колесов 1999: 154–262]; языковая мода, языковой вкус, «либерализация языка», «расшатывание нормы», «повышенная вариативность языка» [Костомаров 1999: 127–306]; феномен «олбанского языка», «тенденция к диффузным значениям <…> в ущерб “разведению” синонимов», недостатки в лексикографической кодификации норм [Сиротинина 2011: 56–57]; необходимость модификации концепции культуры речи в связи с изменениями языковой концептуализации мира [Шмелев 2011: 92–94]; семейное воспитание языковой личности, связь экологии языка и речи с «экологией духовной культуры, экологией культурно-исторических традиций» [Журавлев 2003: 70–71, 75];