Оказался Борушникевич «при строении» Исаакиевского собора при следующих обстоятельствах.

15 сентября 1819 г. архитектор О. Монферран предложил Комиссии по окончательной перестройке Исаакиевского собора, «чтобы все отдано было в его распоряжение» – от приемки от подрядчиков материалов до установления численности «рабочих людей». «Комиссия на сие согласилась». Единоличная хозяйственная деятельность архитектора настолько оказалась «плодотворной», что уже примерно через два месяца Александр I повелел «Комитету, Высочайше утвержденному в 18-й день Августа 1814 года» (т. е. Александровскому комитету о раненых), докладчиком по делам которого был граф А.А. Аракчеев, назначить одного «исправного офицера» комиссаром при строительстве Исаакиевского собора. Был выбран бывший офицер Гренадерского графа Аракчеева полка П.Е. Борушникевич. Явившись за предписанием о вступлении в должность к председателю Комиссии графу Н.Н. Головину, Борушникевич услышал от него следующее (специально привожу дословно): «Мне нужно иметь при строении свои глаза; главнейшая должность ваша честность и безкорыстие. Нещадите никого. Я сижу на деньгах и окружен ворами со всех сторон. Надеюсь что человек подвергавший жизнь за Царя и Отечество будет служить верно»[185].

Борушникевич был определен в должность 20 ноября 1819 г. и поселился там же, у собора, вместе с рабочими, во временном деревянном доме. Однако вплоть до 27 июля 1820 г. (в тот день император утвердил для Комиссии «правила») Петр Ефимович, как он сам признавался в письме Александру I, в должность вступить не мог, был «праздным»: «упорствовал» Монферран[186].

Открылось «дело». Звучит оно так: «Об учинении следствия по подозрению, выводимому Комиссаром Барушнекевичем на купца Суханова, в продаже якобы казенного гранита за собственный». Вскоре исполняющий должность обер-полицмейстера сообщил М.А. Милорадовичу, что «производство дела» возложено на следственного пристава, титулярного советника С.П. Мылова.

Что представляло собой «следствие», Борушникевич дважды описал в своих рапортах[187]. К нему явился следственный пристав, вместе с Сухановым, и потребовал, чтобы он показал ему «гранитные камни». Петр Ефимович отказался, ибо, во-первых, не знает, кому поручено производить следствие, во-вторых, не может выполнить приказание пристава без предписания на то Комиссии. Тем не менее Борушникевич велел унтер-офицеру показать Мылову «весь казенный гранит и проданный». И вот трое – пристав, унтер-офицер и… подозреваемый Суханов – отправились «на строение». Пристав приказал «отбить» кусок гранита «казеннаго и проданнаго за собственный, и взял оба куска с собою». Видимо, должные «результаты» экспертизы сразу не получились, поэтому Мылов еще раз явился на стройку и снова забрал два куска гранита.

О результатах «экспертизы» при таком «следствии» можно даже не гадать. Разве что титулярный советник Мылов «был» выпускником Горного кадетского корпуса (как, например, правитель Канцелярии генерал-губернатора) или членом Императорского Минералогического общества.

В октябре того же года Борушникевич письменно сообщил Комиссии «о разных злоупотреблениях Суханова» и краже им с казенной ломки пьедестала и двух лещадных плит. Следствие вновь поручили приставу Мылову[188]. Результаты «следствия» не оглашались.

Учтем также три факта 1821 г.

Второго июня скончался председатель Комиссии граф Н.Н. Головин.

Восемнадцатого июля (то есть в разгар «следствия») письмоводитель по счетной и текущим частям Тивдийской и Рускольской мраморных ломок, титулярный советник С.А. Орлов «за усердную и ревностную службу» был пожалован кавалером Св. Владимира IV степени