Приятнее всего, если приходит сестрёнка. Специально выбирает такой момент, когда нет родителей, особенно матери. А ещё, она может навестить даже утром, убежав с занятий. На целых полчаса я могу забыть, где нахожусь и в каком положении. Когда она рядом, я совсем теряю счёт времени, и потом, видя, что проходит только тридцать минут, понимаю, что мне они кажутся целой вечностью.

Так продолжается изо дня в день, раз за разом, раз за разом.

Сутки слипаются в одну смазанную полосу.

Но через какое-то время приходит мой доктор. Он улыбается, будто знает тайну и хочет ей поделиться.

– Я уверен, вопрос «Как ты себя чувствуешь?» уже набил оскомину. – И смотрит в медкарту.

Он так и говорит, «набил оскомину». И где только выражение подцепил?

– Да.

– Тогда я хочу тебя удивить. Ну, что ж, думаю, тебе можно потихоньку выбираться из постели.

Я теряюсь с ответом. Неужели меня выписывают? Но ведь встать я по-прежнему не могу. А ещё есть вещь, в которой страшно себе признаться. Я не чувствую ног.

Улыбаясь, он зовёт медсестру и продолжает с теплотой на меня смотреть. Несколько долгих минут, и скрипит дверь в палату. Доктор придерживает её, чтобы пропустить сначала кресло-каталку, а затем ухаживающую за мной старушку.

– Ну, давай попробуем?

Я молчу. Сердце вдруг начинает биться в дикой истерике.

– Нет.

Он приподнимает брови:

– Не хочешь? Но в этом нет ничего зазорного.

Он продолжает говорить что-то ещё, а я только молчу и таращусь на кусок металла с мягкой обивкой. Не могу поверить, что придётся передвигаться так. Этого просто не может быть. Выходит, теперь я калека? Как? За что? Почему мне никто не сказал раньше? Я отворачиваюсь, глотая слёзы.

Доктор просто выходит, уводя за собой женщину. Я остаюсь плакать в одиночестве.

***

Я смогу ходить примерно через год. Так он мне сказал. Пока что временно придётся обходиться коляской. Но это всё пройдёт, нужно только потерпеть. Конечно, из-за травм необходимо оформить инвалидность. Но это ничего, не страшно. Зато можно экономить на транспорте.

Все удивляются и хвалят меня, какая молодец, хорошо держусь и быстро поправляюсь. Но кресло я пока не трогаю. Страшно. Обещаю себе, что завтра обязательно попробую пересесть сама, потому что чувство стыда во время мытья гораздо сильнее небольшого неудобства передвижения.

Полночи не могу уснуть. Не могу представить себя на колёсах. Не могу представить, как передвигаться по дому. Не могу представить себя в школе в таком виде.

В какой-то момент, прямо посреди ночи, собираюсь с силами. Сажусь, опираясь на руки. Коляска – вот она, рядышком с кроватью. Медсестра, словно специально, оставила поближе. Тогда я глубоко вздыхаю и подтягиваю её ещё ближе. Сползаю на край, спускаю ноги. Они стали невероятно худыми, косточки выпирают. Делаю глубокий вдох и дёргаюсь вперёд.

…Лежу на полу и рыдаю. Ушибла локти и подбородок. Так проходит какое-то время, пока я не замерзаю на холодном линолеуме. Запах хлорки бьёт в нос. Только сейчас понимаю, что если бы кто-то меня услышал, то позора я бы не пережила. Лёжа на спине, стучу кулаком по полу, но негромко, пытаюсь разозлить саму себя.

Опять сажусь, вытягивая непослушные конечности, только таким образом, чтобы опереться одной рукой о край кровати, а второй – о сиденье коляски. Делаю усилие: напрягаю руки так, что мгновенно бросает в пот. Похоже, я слишком слаба. Локти не разгибаются. Падаю обратно, и теперь болит зад.

Чёрт-чёрт-чёрт!

На этот раз слёзы не текут. Я представляю сестру: что она могла бы сказать, как поддержать. Верю, что именно она вытянула мой разум из той тёмной бездны. Её голос вытащил меня. Значит, я сделаю это ради неё!