Джордж что-то бубнит себе под нос.

– Что ты сказал, сладенький?

Джордж просто продолжает:

– В итоге я стал Втогрым лейтенантом. Под моим командованием было около двухсот человек, все отличные мужики. И тогда… – Джордж сглатывает подкативший к горлу комок. – Боевая тгревога. Наша часть находилась на Востоке. Точнее сказать не могу – тайна. Вокгруг только пески, куда ни глянь, потому, когда звучит такой сигнал, пгричины может быть только две: учения либо война. Однако если учения, я бы знал: всем нам, офицеграм, сообщали о плановых… событиях. Если честно, я испугался. Не на шутку. Не за себя, за пагрней. Моя подготовка была на высоте – и физическая, и психическая. А вот они не были к такому готовы. Всё пгроисходило очень быстгро: здание штаба стало пылью от боеголовки, взгрыв погрушил всё и забграл с собой много жизней. Мы отбивались несколько дней. Ждали помощи. Патгроны закончились, еды почти не осталось. Кто-то кгричал от боли, кто-то плакал, кто-то звал маму. Не могу никого осуждать, нас тогда оставалось не больше двадцати человек. А тех, кто был готов биться дальше, всего пять, включая меня. – Его взгляд ушёл вдаль воспоминаний. – Я помню, как лёг на землю, глядел ввегрх, закугрил… Вдохнул глубоко-глубоко… Успел уже попгрощаться мысленно с теми кого люблю. Молитву пгрочитал. И тогда воздух буквально взогрвался! – Он вновь подскочил, но сразу сел. – Он был такой гогрячий, что невозможно стало дышать! Пгравда, я видел своими глазами! Звено истгребителей пгронеслось над нашими позициями, пгрям над головами. Помощь явилась в самый последний момент. Больше ничего не скажу. Нас спасли, доставили домой, и я написал бумагу на увольнение. Было ли стграшно? Да! Неимовегрно. Больше всего пугало то, сколько товагрищей я потегрял. А из-за секгретности, глупой тайны, оказалось, что я не могу покинуть стграну. Неопгределённое вгремя. И тогда я начал писать. Пенсии военного, получившего гранение в зоне боевых действий, достаточно, чтобы не думать о гработе. Вот потому я и делаю сейчас то, что люблю.

– Итан, старина Джорджи тебя переплюнул, – казалось, Оливия только и ждала, когда он закончит свой рассказ, чтобы вставить едкое замечание.

– Ты!.. – Джордж гневно смотрит на неё. – Хватит!

– Ну, малыш, не надо ерепениться. – Она продолжает улыбаться. – А то начнёшь грязно ругаться при ребёнке, тогда папочка Росс тебя стукнет и не посмотрит, что ты бывший военный, солдат, машина для убийства.

– И откуда ты только слово такое узнала – ерепениться, – негромко говорит Алекса.

– Тебя, китти, вообще не спрашивают. Держи своё мнение в заднем… кармане!

– Прямо каламбур за каламбуром, – в голосе Алексы не меньше едкости. – Тебе бы к нам на факультет.

– Дамы, давайте успокоимся, – Росс старается поддержать порядок.

– Подождите! Эй, все, слушайте! – Кэрол встаёт, чтобы каждый посмотрел на неё. – Мне тут Генри показал книжку свою. В общем, тут есть схемы разных кораблей, их строение. Так вот, во многих комнатах…

– Каютах, мам.

– Да, малыш, каютах. Во многих каютах есть сквозные вертикальные переходы в другие. Они располагаются друг над другом.

– Отличная идея, милая! – Росс уже поднимается, чтобы начать действовать. Как только появляется возможность разобраться в происходящем, спасти свою семью, этот бесстрашный человек готов на всё.

Мяу.

Росс садиться обратно совершенно потерянный. В который раз все замирают на своих местах.

Мя-яу. Очень тихо, глухо.

Глаза Оливии становятся всё шире. Эрик неожиданно впивается пальцами в столешницу. Кэрол в ужасе обнимает сына.

Миу. Ми-ияу. Будто бы откуда-то издалека.