Случайно – а может быть, неизбежно – мы подходим к теме разведения лошадей. Не помню, кто первым из нас об этом упомянул. Ты спрашиваешь, как вышло, что я заинтересовалась подобной темой. Причем говоришь настолько снисходительно и ехидно, с такой уверенностью в себе и своем британском обаянии, что я невольно стискиваю зубы. Ты раззадориваешь меня своей вежливой улыбкой, намекая, что я какая-то богатая маленькая мисс, которая попросила пони на день рождения и получила сразу двух, но я не желаю быть недооцененной. Внезапно мне очень сильно хочется поставить тебя на место.

И вот мы говорим уже вовсе не о лошадях. Мы оба это понимаем и все равно повышаем ставки с каждой двусмысленной фразой, приближаясь к грани непристойности.

Для меня внове такая чувственная война слов. Тем не менее это кажется поразительно знакомым. Вроде дежавю. Каким-то образом я знаю, куда это может привести и чем закончиться. Теперь ясно, в чем состояла опасность, о которой я подумала ранее. Как раз в этой потребности что-то тебе доказать. И возможно, самой себе тоже. А что именно доказать – этого я и сама пока не понимаю.

Ты ухмыляешься, явно довольный собой, а я прихожу в ярость, запутавшись в собственной паутине. Не знаю, как выбраться, не выставив себя неопытной глупышкой, но я скорее откушу себе язык, чем доставлю тебе подобное удовлетворение. Поэтому дерзко и безрассудно продолжаю игру, которая мне совершенно не по плечу – и, как подозреваю, ты хорошо это видишь. Хочу тебя шокировать, но ты не поддаешься. Совсем.

В конце концов ты разоблачаешь мой блеф.

Твои глаза смотрят в мои – раньше я и не замечала, какого они насыщенного голубого оттенка, с маленькими золотыми крапинками по краям, – и внезапно мне становится ужасно жарко, что, полагаю, обычно и случается, когда играешь с огнем.

– Мне очень хотелось бы увидеть этих ваших прекрасных лошадей, – говоришь ты с той ленивой улыбкой, которую наверняка отточил до совершенства, чтобы смущать таких юных дурочек, как я.

– А я была бы рада вам их показать, – отвечаю я, потому что мне не остается ничего другого. Ты выложил свои карты на стол, и я должна сделать то же самое. – Возможно, как-нибудь и получится.

– Завтра днем я свободен, – небрежно предлагаешь ты. – Тем более давно хотел съездить в Хэмптон. Слышал, это красивое место.

И вот так я попалась в ловушку.

«Реставрация – долгое и сложное дело, особенно когда ущерб значителен. Прогресс будет медленным. Возможны неудачи. Проявите терпение и будьте настойчивы».

28 сентября 1984 г. Портсмут, Нью-Гэмпшир

Эшлин пыталась сосредоточиться на текущей работе – она удаляла остатки старой льняной ленты со второй книги Гертруды о приключениях Нэнси Дрю, – но не могла думать ни о чем другом, кроме как о тайне, связанной с ее последней литературной находкой.

После нескольких глав «Сожалеющей Белль», явно написанных мужчиной, было интересно погрузиться в «Навсегда и другую ложь» и увидеть первую встречу влюбленных глазами девушки. Узнать подробности того вечера в танцзале отеля «Сент-Реджис», прочитать почти идентичные строки диалога. Обе книги раскрывали взаимное, постепенно разгорающееся влечение. Детали повествования совпадали.

Возможно… совпадали слишком уж точно?

Эшлин была убеждена, что это не просто вымысел: персонажи реальны, а история их любви – если ее можно так назвать – настоящая. Но что, если она ошибается? Что, если книги были задуманы как своего рода метапроза, литературный трюк, призванный создать иллюзию звучания двух разных голосов? Пара влюбленных делится своими старыми обидами. Этакий романтический детектив на тему «Кто виноват?».