Максим эту пайку до последней крошечки съел ночью под одеялом.

И так продолжалось много дней. Оказывается, Максим Гай был не один, кого Николай Петрович Старостин, великий футболист, смертельно рискуя, спасал от неминуемой смерти. Много лет спустя в Красноярске, во время встречи с народным артистом СССР Петром Сергеевичем Вельяминовым Максим услышал от него такую же историю. Его тоже взяли после окончания школы и тоже за то, что не отрекся от отца. И его тоже спас Николай Петрович Старостин от неминуемой смерти.

– Представляешь, как же он рисковал, спасая нас, доходяг. И ведь не одного, – как-то даже не сказал, а простонал Максим Максимыч. – Я к чему это все рассказываю. Как-то мне попалась зачитанная до дыр книжечка «Мифы и легенды древней Греции». И особенно меня поразил миф о Лабиринте. И аккурат в ночь на 5 марта 1953 года – видно, под впечатлением этого мифа, – мне приснился страшный сон. Как будто не Тесей, а я мечусь в этом страшном Лабиринте. Как будто меня преследует страшный рык Минотавра. И куда я ни бросаюсь – натыкаюсь на налитые кровью глаза и рогатую башку этого чудовища. И когда уже ноги подкашивались и сердце готово было выскочить из груди, мне явилась Ариадна и протянула спасительную нить. Я увидел свет в конце Лабиринта и… проснулся от радостных воплей в бараке. По радио сообщили о смерти Сталина. Сон оказался вещим. Сдох Людоед. Через год меня полностью реабилитировали. Я вернулся домой, поступил в институт, встретил единственную в мире сибирячку. У нас хорошие дети и внуки. Но все равно всю свою жизнь я прожил в тени Минотавра. И вот сегодня ночью, аккурат тридцать восемь лет спустя, мне опять приснился тот вещий сон, но уже без Минотавра. Одна тень его шастала по Лабиринту. И опять мне встретилась прекрасная Ариадна с серебряной нитью. И я помчался к выходу, прямиком к солнцу. К чему бы это? А… неважно, – махнул рукой Максим Максимыч и вытащил откуда-то заветную бутылочку сибирского бальзама. И разлил понемножку в два граненых стакана.

А шесть месяцев спустя после этой удивительной встречи грянул август 1991 года.

И на обломках самовластья не написали наши имена. На обломках самовластья заплясали маленькие тени большого Минотавра.

Но я все-таки помню эту братскую ночь в Братске и этот удивительный тост.

Как эта лампада бледнеет пред ясным восходом зари, так ложная мудрость мерцает и тлеет пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствует Солнце, да скроется тьма!..

Главное – не выпускать из рук нить Ариадны.

Мы вместе с Наташей Дарьяловой и Аркадием Вайнером создавали телеканал «Дарьял-ТВ». Аркадий Вайнер был сложный человек. С одной стороны, добрый, мудрый, остроумный, душа любой компании, искрометный собеседник. С другой стороны, как только он переступал порог студии, в нем просыпался строгий, требовательный, жесткий начальник. Оно и понятно. На его плечи лег тяжелейший груз сложного и ответственного предприятия. Хотя, возможно, он старался компенсировать мою неисправимую каратаевщину. Я мог увлечь всех каким-нибудь проектом. А вот с производственной дисциплиной я всю жизнь был не в ладах. А Аркадий Александрович крепко держал в руках бразды правления. Перед ним все трепетали. Особенно трепетал мой зам по рекламе Карен Асатурян. Когда его вызывал на ковер сам Вайнер, он начинал дрожать как осиновый лист, и произносил, уходя на прием, свою коронную фразу: «Место клизмы изменить нельзя».