– Фёкла, она и в Сингапуре Фёкла, – сделал философский вывод Тетеря, – Да-а, попили мы с тобой пивка…

Тут к нам подошел молодой китаец с двумя худющими, молодыми тайками, которые чего-то изображали из себя, пытаясь строить глазки и улыбаться. Сутенёр с проститутками, оказалось. Пока мы на пальцах объясняли аборигену, что, мол, нельзя нам, мы из коммунистической страны, да и товар у тебя, мол, с душком, подошла наша пчеломатка. У этого китайского сутенёра, когда Фёкла повернулась к нему кормой, из гортани вырвался звук, непохожий ни на одну гласную букву уже китайского алфавита. Что-то среднее, между Э и Ю, после чего местные аборигены быстренько ретировались.

На пароход мы прибыли самыми последними. Естественно, без пива.

Из Вишакхапотнама, где нас загрузили во все трюмы какими-то костями, которые прели на жаре и воняли, как на скотобойне, хоть нос зажимай, мы двинулись в Японию в порт Осака. На второй день хода, ночью, попали в приличный шторм, а у меня, как назло, снова разболелся тот предательский зуб. Сначала просто ныл, отзываясь в мозг тупой болью, потом всё чаще из него стали простреливаться импульсы, словно током в мозг пробивало. К середине вахты пришлось пристегнуться к креслу, чтобы не улететь и не ботнуться о переборку из-за сильной качки. И так-то все нутро выворачивало, да ещё и этот зуб, как с ума сошел. К концу вахты я уже ничего соображать не мог, зуб болел так, что хоть на стенку бросайся. У Климакса в каюте нашлось полбутылки водки, которой я стал полоскать рот, стараясь сдержаться, чтоб не проглотить. Опустошив бутылку себе внутрь, выждав полчаса на процесс рассасывания обезболивающего и убедившись в абсолютной неэффективности этого мероприятия, мы все вчетвером стали думать, что же делать дальше. Мазание десён горчицей, обкладывание больного зуба чесноком, лимонными корками и прочее в этот раз почему-то не помогало.

– Чё, и водка не помогает? – удивился Ковёр. – Да-а, тяжелый случай. Иди к Фёкле, чего ещё остается? Может, она сжалится, даст что-нибудь болеутоляющее?

К завтраку шторм почти утих. В девять утра я уже не выдержал, побежал к Фёкле.

Она открыла дверь каюты на маленькую щёлку.

– Чего тебе?

– Федосья Марковна, не будет ли у вас случайно какой-нибудь болеутоляющей таблетки? Зуб что-то заболел, спасу нет никакого.

– Только аспирин. Надо?

– А больше ничего? Тогда не надо, спасибо.

Когда дверь захлопнулась, из её каюты послышался голос Ромео-Плешнера.

– Кто это к тебе?

– Да радист, придурок. Зуб у него, видишь ли, заболел. Понабирали рахитов…

– … Ну, чё? Дала?

– А-а, пошла она… Не вовремя сунулся, у неё Плешь в гостях засел. Вот, плоскогубцы у токаря взял. Продезинфицировать бы чем, в масле все.

– Чё, без наркоза будешь? У меня бутылка Сакэ-Этиго есть, в прошлый рейс в Токио брал, сорок шесть оборотов. Могу дать, только в Осаке купишь мне такую же, – предложил старпом.

– Давай, тащи…

Рвали сообща. Сначала, как самый сильный, дёргал Ковёр, но у него с первого раза не получилось, обломал только. Я взвыл, как раненый слон.

– Ты чё делаешь? Костолом! Под самый корень надо было захватывать.

– Ну дак я так и захватил. Извини, у меня что-то руки трясутся.

Я уже сидел почти пьяный, но после первой неудачной попытки пришлось выпить ещё стакан Этиго, на всякий случай, чтобы успокоить нервы. Следующим дёргал шеф, перед операцией предварительно отглотнув из моей бутылки приличную дозу для храбрости. Но и он весь измучился, не меньше меня самого.

– Не хочет вылазить, гад такой, крепко засел. Надо прямо за десну цеплять, а то опять обломится.

– Дайте-ка я, костоломы, такого пустяка сделать не можете, – вызвался Климакс. Он уперся ногой мне в грудь и шатал зуб во все стороны. У меня уже кровь ручьем хлестала изо рта, даже орать не мог, был на грани потери сознания от боли. Но второй штурман проявил садистское упорство и выдернул- таки этот зуб. Мне показалось, что Клим Аксёнович вырвал у меня не только этот больной, а сразу все зубы на правой стороне нижней челюсти, а вместе с ними и язык, и всякие гланды с аденоидами. Ахая и мыча я кое-как допил содержимое бутылки.