В стране происходит судебная вакханалия, и медлительность в исправлении бездарного законодательства я рассматривал как преступную халатность руководящей элиты. У здравомыслящих людей уже не оставалось сомнений в закономерности происходящих нелепостей, тесно связанных с морально нечистоплотной властью. Также прояснилась карательная направленность политики Умцова. В больших скоплениях людей у театров и других культурных заведений стало трудно определить процентное отношение действительно образованной и воспитанной части общества и переодетых в штатское полицейских ищеек. Подслушивающие и подсматривающие приборы можно обнаружить в спальнях, в общественных туалетах и даже в предметах сугубо интимного назначения, только что приобретенных в магазине.

Разумно предположить всеобщее помешательство, но сам-то я держался особняком, сохраняя невозмутимость и оставляя за собой право на объективное суждение. И чем больше я наблюдал, тем решительнее склонялся к необходимости личного вмешательства в процесс нормализации общественных отношений и наведения в них порядка. Понимал, что только заслуженное возмездие за перенесенные страдания может заставить людей поверить в справедливость. Но понимать – это состояние безобидное, а для карательных мер требуется благословение свыше. И в первую очередь я чувствовал ответственность перед всем человечеством и теми людьми, которые пожертвовали собой ради исторической справедливости. Появилась необходимость посетить могилку декабриста Ивашева. Мне казалось, Василий Петрович скажет нечто важное, что наверняка освободит меня от остатков былых предрассудков, связанных с бездумным доверием к существующей власти.

И какое может быть доверие!? Народное достояние растащили именно представители власти, но продолжают сохранять свои должности. Не расстанутся с насиженными местами, опасаясь заслуженной расплаты и, как следствие, потери присвоенных благ. С ними не договориться о добровольной капитуляции, потому что они в корне представляют собой порочный, самый отвратительный, слой общества, способный на гнусное предательство во имя личных интересов. Думаю, Василий Петрович достаточно натерпелся от царя с его прихвостнями, есть у него сильные аргументы против любой власти.

По прошествии десятка лет со времени окончания средней школы романтично воспринимаются маленькие глупости и фантазии юношеского возраста. С замиранием сердца вспоминаю первые объятия с любимой девушкой, с чувством глубокой признательности оцениваю поучения родителей. Все, что меня окружало и формировало мою личность, обрело вневременной характер, стало частью вселенной, не имеющей границ в пространстве и времени. То есть без всяких предрассудков и религиозной чепухи я поверил в бессмертие прекрасных чувств и отношений. Не случайно происходит мое духовное общение именно с декабристами, а не какими-нибудь узурпаторами смутных времен.

И вот уже Туринск. История маленького городка Тобольской губернии производит впечатление. В тысяча девятьсот шестом году здесь был в ссылке писатель Александр Гриневский, позже взявший псевдоним – Грин. Всего три дня, потом сбежал, напоив исправника и полицейских. Мог бы описать свои впечатления от своего кратковременного пребывания, но лишил будущие поколения такого подарка. А я стараюсь запомнить каждую деталь, попадающую в поле моего зрения. При выходе из вагона встречает меня невзрачный памятник маршалу Жукову. Крашенная под серебро гипсовая голова в папахе – на кирпичном столбике. Был он проездом на станции и даже выступал с речью, в остальном вокзал ничем не примечательный. На фасаде деревянного здания вывеска «Туринск-Уральский», чуть дальше еще какие-то мелкие деревянные строения, потом начинается жилищная застройка из каменных пятиэтажек.