– Ты всерьез с ума спятила со своим героем! – Софья обхватила лицо руками. – Да ты разве не знаешь, что для царей ты, я и такие, как мы, нужны на день, в лучшем случае – на два дня.

– Ты не знаешь, что такое любовь, – грустно сказала Ольга, оглядываясь назад, словно стараясь среди тысяч людей отыскать на площади императора.

Кузьмич быстро домчал барышень до дома. О происшедшем на Сенатской площади они больше не вспоминали. Вечером Ольга Андреевна отправилась на встречу с виртуозом-скрипачом Алексеем Федоровичем Львовым. На следующий день она покинула столицу.

«Погода из довольно сырой становилась холоднее; снегу было весьма мало, и оттого весьма скользко; начало смеркаться – ибо был уже 3-й час пополудни. Шум и крики делались настойчивее, и частые ружейные выстрелы ранили многих в Конной гвардии и перелетали через войска; большая часть солдат на стороне мятежников стреляли вверх»,36 – позднее напишет в дневнике об этом дне Николай Павлович.

В 3 часа пополудни, желая осмотреть, нет ли возможности окружить мятежников и принудить их к сдаче без кровопролития, император демонстративно выдвинулся вперед. По нему сделали залп. Пули просвистели над головой. Из-за забора, где строилось здание Исаакиевского собора, полетели камни, поленья.

Одно из них чуть не попало в историка, реформатора русского языка Карамзина. Несмотря на почтенный возраст, Николай Михайлович ловко увернулся. Он пришел на площадь в  придворном мундире, башмаках и шелковых чулках: пытался говорить с толпою горожан, присоединившейся к мятежникам, но горожане его отгоняли. Николай Павлович давно уговаривал Карамзина вернуться во дворец, однако старец был упрям: он фыркал носом, покашливал и продолжал время от времени пускаться в беседы с мятежниками.

Совсем по-иному – напористо, громко говорил с бунтовщиками великий князь Михаил Павлович. Ему многое удавалось. С ним разговаривали гвардейцы мятежного морского экипажа. Они дружно отвечали на приветствия, признавались, что им обещали в случае победы уменьшение службы и прибавку к жалованью. Моряки спрашивали о цесаревиче Константине. Интересовались, почему он, если с ним ничего не случилось, не прибыл в Петербург.

Чиновник особых поручений при генерале Ермолове Кюхельбекер, находившийся в трех шагах от великого князя, поначалу прислушивавшийся к разговору, вдруг выхватил пистолет и направил его на Михаила Павловича. Трое матросов разом бросились к нему, заставили спрятать оружие.

Сосредоточение войск, поддерживающих императора, продолжалось. На левом фланге стояли батальоны лейб-гвардии Преображенского полка. Подле него лейб-гвардии Семеновский полк. Подошли два Саперных батальона, лейб-гвардии Измайловский и Финляндский полки. Прибыли четыре орудия 1-й легкой пешей батареи под командованием поручика Бакунина.

С прибытием артиллеристов к императору один за другим поспешили генералы. Они предлагали прекратить стояние и нанести по мятежникам удар из орудий.

Французский посланник Ла Ферронэ, находившийся все время вблизи императора и слыша, как он отказывает генералам, не выдержал:

– Становится темно, и мне кажется, государь, что без пушек обойтись нельзя, потому что кабаки дадут случай развернуться бунту в городе.37

– Ваше величество, нельзя терять ни минуты, ничего не поделаешь – нужна картечь! – следом за французом обратился к нему всегда сдержанный генерал-адъютант Васильчиков.

Николай Павлович согласился было с ним, стал обсуждать, где установить пушки, но, спохватившись, замотал головой:

– Вы хотите, чтобы я пролил кровь моих подданных в первый день моего царствования?