Он тоже облегчённо выдыхает, и мы катим до перевязочной. Там я заглядываю в кабинет, но пока занимаются другим пациентом.

- Мне с тобой сходить? – понимаю, что пора в своё отделение, сто раз пора, и бросить его здесь не могу. Но он опять мотает отрицательно, - тогда, я побегу! Зайду теперь в обед, не скучай! – быстро чмокаю его в щёку и тороплюсь к лестнице, оглянувшись напоследок замечаю, как он, приложив ладонь к поцелую, блаженно смотрит вслед…

В приёмнике в этот час естественно аврал, и по укоризненному взгляду старшей медсестры Ирины Геннадьевны, чётко понимаю, что обнаглела уже слишком,

- Простите, сама не поняла, как так вышло! – оправдываюсь, - больше не повторится.

А дальше время до обеда заполняется плотным потоком плановых на госпитализацию и неплановых экстренных пациентов. Телефон покраснел от звонков, Никитична то и дело хватается за швабру, торопясь навести порядок на вверенной территории, всё время, кто-то жалуется или стонет, приходят доктора, санитары увозят больных в отделения, кто-то уходит на своих двоих, словом, жизнь кипит…

Поток утихает только к полудню, и я с просящим лицом кидаюсь к Ирине Геннадьевне,

- Можно?

- Да иди уж, мать Тереза! – машет рукой.

- А Вы, откуда знаете?

- Хм, - посмеивается, - вся больница уже в курсе, что ты бомжа усыновила! – усыновила? Ну, это, как сказать…

Пускай вся больница думает что угодно, а меня отпустили, и я бегу к нему!..

Тихонько стучусь в дверь палаты, потом аккуратно приоткрываю и заглядываю,

- Тсс! – приподнимает Лёха с подушки голову, прижав указательный палец к губам, - заснул только что!

Я неслышно крадусь к его койке и бесшумно усаживаюсь на самый край. В руках пакет с термосом и курицей в контейнере,

- Я обед принесла, - шепчу рыжику почти в самое ухо.

- Намучился бедолага, - сообщает участливо, - после перевязки совсем зелёного привезли. Вижу, что не легчает, а он же всё молчком. Сбегал на пост, сказал медсестре, обезболивающее сделали. Так вот, видно, как отлегло, так и отъехал.

У меня аж сердце сжалось, надо хирургическую сестру расспросить, что там под бинтами?

- Слушай, я тогда пойду, мне работать надо, - встаю, - когда проснётся, скажи, пусть поест, - ставлю пакет на тумбу рядом с ватрушками, не до еды, если болит, - и спасибо тебе большое, что помогаешь ему.

Лёха кивает, а потом хватает меня за рукав,

- Тань, а чего он молчит? У него языка нет?

- Всё с ним в порядке, - почему-то уверена, что так и есть, - думаю, какой-то шок, вот временный блок и встал. Сначала надо с ногами разобраться.

- Тань, - удерживает рыжик.

- Ну, что ещё? – мне не очень нравится наша болтология, боюсь, что Костю разбудим, - мне кажется, он хороший! Ты ему нужна… Ты же его не бросишь?

- Нет, конечно! – даже не задумывалась об этом, а смешной рыжий парень по наивности взял и спросил, и я здесь и сейчас поняла, что ни за что не брошу.

- Тань, - заладил, как попугай, я уже почти в дверях, но Лёха ещё что-то забыл спросить или сказать, возвращаюсь, - я хотел ему помочь в душе, не подумай, чего, - хмыкает, - у меня с ориентацией порядок, - просто лейку подержать, чтобы помылся, ему же никак целиком из-за ног, а он отказался.

- Спасибо, Лёх! Я ничего и не думаю, вернее, думаю, что ты – классный чувак! – а ещё думаю, что ни от кого Костя помощь не примет, и не из-за гордости и независимости, а потому что тайну свою показать никому не может, только я одна знаю… Так что вечером, когда в больнице станет потише, надо ему помочь…

С третьей попытки Лёха меня всё же отпускает, и я, бросив ещё один взгляд на Костю, спящего беспробудным сном, что радует, ухожу пытать хирургическую сестру.