– Этой не было, когда я тут был последний раз. Хорошенькая девушка. – Он повернулся к Бриндлу. – Ваша родственница?

– Предок, да. Это Джулианна, жена Джозиа Бриндла.

– Не особенно-то она любила прикрываться, да? – он кивнул на глубокое декольте. – Прохладно тут, в Йоркшире, для таких-то нарядов.

– Джулианна была известной красавицей в свое время. А также невероятной кокеткой. Этот портрет написан в 1802 году. Мы периодически меняем картины и мебель, поэтому вы его не видели. У нас куча всего припрятана по подвалам.

Дайсон огляделся по сторонам.

– Да у вас тут на стенах целое состояние. И старинная мебель, тоже, поди, недешевая. Вон тот кабинет, – он кивнул в сторону, – я не эксперт, но уверен, что это «Моркрофт». Комната битком набита такими штуками. Почему вы не заработаете на продаже чего-нибудь?

– Мы не можем. Это условие указано во всех завещаниях Бриндла, начиная с самых ранних. Коллекция должна оставаться цельной. И мы еще должны пополнять ее современными произведениями. Я пока что мало что сделал в этом плане.

Дайсон остановился перед другим портретом.

– А это он сам?

– Да, это Джозиа Бриндл, человек, построивший все это – суконную фабрику и поместье. Он производил камвольную ткань. Построил фабрику, этот особняк и дома, которые вы видели по дороге сюда. Когда-то там жили работники фабрики. Он нанимал в основном местных. На соседнем портрете его сын, Уолтер. Он по-настоящему развернул это дело. Был одним из инвесторов туннеля Стэндэджа. Сделал на этом огромные деньги. По каналу под Пеннинскими горами перевозили всевозможные товары и машины, из Манчестера в Хаддерсфилд и обратно, включая нашу шерсть. Семья Бриндл значительно поднялась благодаря этому туннелю. После его строительства можно было не тратиться на перевозку товаров на лошадях по холмам.

– Настоящий урок истории. Могу поспорить, народ будет их только так заглатывать, когда ты тут все обустроишь. – Дайсон посмотрел на него. – Ну так что, Мэтт? Почему тебе так интересно это убийство? Дело в знакомстве с Фишером или в работе?

Мэтт повернулся к другу.

– Не в работе. Я завязал со службой. Посмотри, как меня починили, – он потер ногу. – Все еще болит. И о моем состоянии ты знаешь – после Полы…

– Я помню, каково тебе было после нападения, и я тебя не виню. Но в душе ты коп. Ты можешь пытаться быть в стороне, зарыться с головой в обустройство поместья, строить свой бизнес. Но не работает же?

Старый начальник Мэтта был прав. Он видел его насквозь. Все, чего он хотел, – это работать в полиции. Он все еще тосковал по работе, и эта тоска не отпускала.

– После того, что случилось с Полой, я поклялся, что никогда не вернусь.

– Ты достаточно хорошо знал нашу Полу, чтобы понимать, что ей бы хотелось другого. Ей бы хотелось, чтобы ты вернулся к работе, ушел в нее с головой. Если бы она тебя сейчас видела, задала бы тебе жару.

– Но это же не так просто. Вернуться теперь было бы трудно. Во-первых, моя мать. Она будет насмерть стоять, лишь бы я не возвращался в полицию. А после всего, что она для меня сделала, для нее это будет просто пощечина. Плюс я подал заявление об увольнении больше трех месяцев назад. Даже ты не сможешь его отменить.

– Ты об этом? – Тэлбот криво усмехнулся, вытащив свернутый конверт из кармана и помахав им перед ним. – Прости, Мэтт. Я его придержал. Неправильно с моей стороны, я знаю, но ты тогда был слишком не в себе. Я не мог позволить тебе принять столь серьезное решение впопыхах.

– Так что это значит? Я с вами или нет?

– Ты все еще один из нас, Мэтт. Если захочешь. Я выписал тебе больничный на длительный срок по причине болезни и траура. Тебе нужно будет лишь заглянуть к нашему врачу, тебя выпишут, и ты снова в строю.