Лешка, как мальчишка, тоже розовел, пристально и восхищённо глядя на меня. И стояли мы друг напротив друга, держались за поднос, смотрели в глаза, сплетаясь взглядами, и краснели, как школьники. Он изменился. Возмужал. В росте подтянулся, я сама высокая, да ещё на каблуках, а не догоняла.

Сердце в груди птицей раненой билось. Что я, дура меркантильная, идиотка бездушная, наделала? Он же мне в любви признался на выпускном, а я… Нет, ну я дала, правда, после его героического освобождения моей попы, которая в нетрезвом состоянии нашла себе приключений. Ведь хотели меня затащить в какой-то притон. А он отбил и повёл на речку рассветом любоваться. Зная Лёшу Васина, мы бы действительно любовались. Так что инициатива исходила от меня. Кажется… Что-то смутно вспоминаю.

— Привет, — выдохнула я.

Он потянул на себя поднос с пирогом, и я отдёрнула руки, словно поднос горячий.

Что дальше говорить? Что делать-то?! У меня из головы Антон вылетел! Жизненно необходимо это зафиксировать и двигаться в направлении свободы.

— У меня в машине торт и эклеры, — несмело сказал Лёша, в смущении поджимая губы. — Нужно принести?

— Можно, — кивнула я.

— А может, оставим на завтра? — предложил он.

— Можно…

Надо было брать себя в руки. Это наваждение. Просто сейчас отпустит, мне полегчает… Не отпустило.

Крыльцо в школу низкое. Дверь входная тоже показалась низкой. Всё такое маленькое. В гардеробе пахло краской и школьной беспечностью. Летало в воздухе что-то из прошлого, манящее и прекрасное. На стенде «Наши медалисты» висела моя фотография. Всего за всю историю школы медалистов было пять. И наш класс был самым лучшим. Я с золотой медалью, Катька Тугарина — с серебряной. Приятно посмотреть на себя. Девчонка с красной помадой на губах. Которую ночью слизал с губ…

Я покосилась на Лёшку Васина. Он улыбался и молчал. Всегда был такой — молчаливый. Я к нему присмотрелась и решила, что этой ночью сделаем дубль два. Потому что хочу, потому что он классный и сам не против.

       По лестнице мы поднялись на второй этаж в большую столовую. Обстановка изменилась только в коридорах, сама столовая какой была двенадцать лет назад, такой и осталась: огромным залом со сценой, кухней и стойкой для продажи обедов. В окна лил солнечный свет, были приоткрыты окна, и ветерок шевелил тюль.

       Народ подтягивался. И чья-то наглая рука хлопнула меня по попе. Я резко обернулась и наткнулась на… Я вначале подумала, что это мужик. Толстый, бритый и со щеками, как у бульдога. А потом по глазкам сереньким узнала Сашку Верещагину, по прозвищу Куча.

       — Ну, ты, мать, похорошела! — выдала моя одноклассница в спортивном костюме. Сменила ли она пол, я не знала, но басила солидно.

       — Здоров, Куча, — усмехнулась я.

       — Здорово, — Сашка за руку поздоровалась с Лёшей. — Уделал Свина?

       — Бл*дь, — вырвалось у меня. Нервно отобрала у Васина поднос с пирогом и пошагала на кухню.

       И что, целый вечер все будут спрашивать про Антона? Конечно! Не каждый же год девочки замуж за учителей выходят. Настроение упало. Я решила помочь кухаркам. А на кухне меня встретила наша классная руководительница.

       Маргарита Петровна — низкорослая худенькая старушка. С добрыми глазами за стёклами больших очков. Платье на ней висело, подчёркивая, как сильно она высохла за последние годы. Волосы седые уложены в «дульку» на макушке, которой она мне до плеча не дотягивалась.

       — Сонечка, — обрадовалась Марго.

       Я быстро скинула поднос на ближайший стол и обняла самого лучшего педагога в мире. Раньше мне было параллельно, кто она. Уважала её, но так, чтобы любить… Это я только сейчас почувствовала, насколько она важна была в нашей жизни. Как строго, но справедливо к нам относилась. Она — педагог от Бога. У неё нет семьи. Всю свою жизнь она подарила нерадивым, порой безмозглым уродам этой школы. И многие обязаны ей благополучной жизнью, потому что, как никто из учителей, она тянула детей по своему предмету.