Я настолько не ожидала это услышать, что, распахнув веки, ответила ему вопросом на вопрос:

— Чтобы ты оставил меня в покое? 

Только проговорив эти слова, я поняла, как сглупила. Я же не утверждала, я спрашивала. И Марк, в отличие от меня, поспешил ответить, но не словами — он все же поцеловал меня. И опять удивил. Он целовал меня нежно, бережно и очень неспешно, заставляя блуждать в тумане мой разум и менять собственные ориентиры. Он будто бы специально выбивал почву из-под моих ног, путая меня, не давая разгадать себя, свои намерения и отношение ко мне. 

Я не строила воздушных замков и никогда не была слишком наивной, но тут и глупой бы стало ясно, что Скольников прилагал слишком много усилий для того, чтобы всего лишь заманить в свои сети надкусанную, но недоеденную конфету. Значит, в его намерениях таилось что-то совершенно иное. И передо мной стоял только один-единственный вопрос: желала ли я узнать, чего именно Марк хотел от меня, или нет? И проверить это был лишь один способ — попробовать. 

Я сдвинула руки с его груди, одной оплетая его шею, второй зарываясь во взъерошенные волосы, и сама подалась ему навстречу, сильнее углубляя поцелуй. 

Ведь ничего же не случится, если я один разочек пойду на поводу у собственных желаний? Только теперь осознанно. Вдруг на чистый, не одурманенный разум все окажется иным? Вдруг я сама смогу отпустить воспоминания о Марке и той ночи? И тогда наконец-то все закончится. Все-все. И мне больше не потребуется противостоять Марку, играя с ним в игры, в правила которых он меня не посвящал. 

— Я… — шепнула я, оторвавшись от его губ. Хотела сказать, что тоже хочу его, но он не дал мне этого сделать, продолжив наш поцелуй. А затем я ощутила, как мои ноги оторвались от земли, Марк закинул их себе на бедра, заставляя меня крепче вцепиться в его шею, и, все еще осыпая поцелуями мои губы, скулы и шею, куда-то понес.