За один день может произойти все что угодно: человек может измениться, мир вокруг него может измениться, а может, и ничего не случится, но это не про меня. Еще с утра я планировала провести весь день в репетиционном зале, а вечером выполнить реферат по хореографическим спектаклям девятнадцатого века, а теперь лежу в больнице, не зная, как смогу прожить неделю или больше без движения и музыки.

Я, совершенно погруженная в себя, спустила босые ноги на холодный кафель и вдруг вздрогнула, когда услышала вскрик.

– Ого! Это что с тобой такое? – ужаснувшись, воскликнула Катя, внимательно рассматривая мои непривлекательные пальцы.

Наверное, во всём должна быть гармония. Если природа наделила меня привлекательностью и способностями к балету, то она должна была чего-то и лишить. Отца, красоты ступней, друзей, отношений, с которыми никогда не складывалось.

– Точно, балерина. А я думала, ты сочиняешь.

Я хмыкнула и сразу потянулась к пакету, чтобы достать носки и скрыть уродство. Если девушка в открытых босоножках говорит вам, что она балерина – врёт. У профессиональных танцовщиц пальцы ног всегда чем-то прикрыты.

Я выругалась, когда попыталась разобрать бардак в пакете.

Его явно собирал Марк. Только у него есть привычка всё запихивать.

С облегчённым вздохом я все-таки нашла носки, завёрнутые в пижаму.

– Значит, ты и правда балерина? Вот же здорово. Многие мечтают, а тебе вон как повезло.

– Ну да.

Бессмысленный ответ, не отображающий и доли тех чувств, что бушевали во мне.

Повезло? Повезло?! Кричала я про себя от возмущения.

Можно ли назвать удачей ежедневные тренировки, недосып, недоедание и слёзы безысходности, если кто-то оказался лучше тебя на городских соревнованиях. И нет, я не жаловалась. Это всё приближало меня к цели, пусть и медленно, как на пуантах, но верно, как движение поезда по рельсам, у которого нет права свернуть не туда.

Я уселась на кровати и достала из сумки старенький айфон. Посмотрев на пропущенные от матери и Веселова, я лишь пожала плечами. Это было ожидаемо, а вот беспокойство Валентины Марковны было удивительным и приятным. Всё-таки чудесная женщина. Строгая и требовательная к своим студентам, но мне это только импонировало.

Поговорив с матерью, я стала набирать Артура, но он меня опередил:

– Привет, Анют. Ты ещё жива?

– Живее всех живых, а ты уже сделал батман фондю с Таней? – спросила я с ехидцей в голосе и как будто бы недовольно, но он-то знает, что это проявление ревности не к новой партнерше.

– Ей до тебя как пешком до луны, во всех смыслах, – начал говорить он с придыханием, на что я только закатила глаза. – Не переживай. Я после выступления заскочу на минутку. Хорошо, что тебя в другой район не увезли.

– А что, не приехал бы? – прошептала я, чувствуя, как меня охватывает отчаяние. Он будет выступать, а я прозябать здесь. Ужасно.

– Да почему, просто это было бы сложнее. Тебе долго лежать?

– Дней семь вроде, хотя, я бы прямо сейчас на сцену выскочила.

С этими словами я зажала плечом телефонный аппарат, предполагая, что разговор затянется. Нам с Артуром всегда было, о чем поговорить. И начала разворачивать пижаму, чтобы переодеться.

Двигаться было еще тяжело, и мышцы казались одеревенелыми, но это не помешало мне, разговаривая, наклониться низко, чтобы вдеть ноги в брюки. Я приподняла сорочку, чтобы натянуть пижамные брюки и отвечала на какой-то глупый вопрос Артура про дизайн помещения больницы. Хихикнула в трубку. Друг с детства был эстетом.

В этот момент, неожиданно и совершенно неловко, произошли три вещи.

Послышался скрип открываемой двери, и в этот же момент Катя закричала: