– Нет. Просто я сама хотела повеселиться, мама, потому что всем можно, а мне нельзя. «Никогда и ничего нельзя», – последние слова говорю тверже. Смотрю ей в глаза. – Пока ты здесь жила, – сглатываю, ведь что сейчас скажу то, что явно ее может задеть, – я сидела дома и училась. Только училась. Бабушка никогда и никуда меня не отпускала. Боялась, что, – отворачиваюсь, – боялась, что я повторю твой сценарий и рожу в шестнадцать.

Мама отшатывается. У нее дрожат губы. Она прикрывает глаза, потирая пальцами переносицу, а я зачем-то продолжаю:

– Вчера был первый вечер, когда я вообще вышла из дома после десяти вечера, мама. Я впервые побывала на вечеринке, тусовке, вписке, без разницы где. Я просто хотела быть как все. Да, перебрала с алкоголем, но я и не пила никогда. Откуда мне было знать, что… Все мои друзья там, дома, считают меня зубрилой. А нашу ба – тираншей. Знаешь, как будет выглядеть мой выпускной? Все поедут на дачу после ресторана, а я пойду домой. Все будут веселиться, а я – спать. В восемнадцать. В день, который никогда не повторится, потому что я не думаю, что мне снова придется заканчивать школу, мама.

– Ника, я не знала…

Мама тяжело вздыхает и поджимает губы.

– Ты всегда такой веселой была, когда я приезжала, говорила, что тебе нравится жить с бабушкой, поэтому я и не хотела рушить твою привычную жизнь. Забирать к себе, на съемную квартиру, в другой город… Я думала, это будет нечестно по отношению к тебе – вот так вырвать из среды, где у тебя все хорошо.

– Я так говорила, чтобы вас не расстраивать. Ни тебя, ни ее.

– Ника…

– Извини, – склоняю голову, – то, что произошло вчера, такого больше не повторится. Не переживай.

Я делаю робкий шаг, а потом почти бегом скрываюсь на кухне. Прилипаю спиной к стене, затаив дыхание. Закрываю глаза, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Я все-таки ее обидела. Мне просто не стоило сюда приезжать. Я всегда все порчу. Жизнь маме, которая была еще подростком, когда меня родила, бабушке, которая положила жизнь на мое воспитание и поставила крест на своей. Всем.

Слышу удаляющийся стук каблуков. Мама, видимо, вышла из гостиной. Перевожу дыхание и усаживаюсь за стол. Минут десять смотрю в одну точку и вытираю льющиеся слезы.

Когда за спиной слышится шорох, вздрагиваю, активнее тру щеки и моргаю.

– А ты безбашенней, чем я думал, с первого дня в тусовку влилась. Настюха там под впечатлением, – Ян садится рядом, со скрипом выдвигая для себя стул.

Морщусь от этого гадкого звука и смотрю на свои руки, лежащие на столе. Разглядываю идеальный маникюр.

– Я ничего не помню. Точнее, смутно…

Притворяюсь дурочкой. Мне стыдно за все, что вчера произошло. Очень и очень стыдно.

– Врешь. – Ян с шумом поднимается и достает из холодильника бутылку сладкой газировки. – Если ты паришься насчет того поцелуя, то я еще вчера сказал, всем пофиг. Будешь? – протягивает мне бутылку.

– Спасибо, – обхватываю двумя руками холодное запотевшее стекло. – И за вчера тоже. Я повела себя…

– Как?

Гирш упирается ладонями в столешницу, практически нависая над ней.

– Плохо.

– Кажется, у нас с тобой разные понятия о «плохо», Ника.

– Что тебе сказал отец?

– Ничего нового, – Ян пожимает плечами. – Куча нотаций. Я привык. А тебе? Мама ругалась?

– Нет. Она думает, что это ты виноват в том, что я… Прости.

– Забей. В следующий раз мы будем осторожнее, – он подмигивает, и я неосознанно улыбаюсь.

Он сказал, в следующий раз?

– То есть ты не обижаешься? – я широко распахиваю глаза, чувствуя, как сердце в груди гулко трепещет.

– Было весело, – он берет меня за руку. А я, я тут же краснею.