Та, кто меня сомнительным даром бессмертия наградил, итак замучается расплачиваться, у меня к ней счет побольше, чем кассовый чек за месячную продуктовую затарку в «Пятерочке»!

Нет, в этом мире, на самом деле, жить и питаться чуточку дешевле, чем у нас. Но бог мой, я всерьез готова отдать пару жизней за головку «Камамбера»!

- Сыр, покупайте сыр! – как назло, орал толстый полукровка, стоящий за добротным деревянным  прилавком в самом начале продуктового ряда. – Настоящий, эльфийский! С плесенью!

Я даже остановилась, настолько заманчиво прозвучало предложение.

- Да больно надо, такую гадость жрать, - сплюнула рядышком дородная баба, прижимающая к груди мелкого юркого ребетенка. – Чай, бабы совсем плохи у остроухих, раз порядок в кладовых держать не могут!

- Ой, не говорите, теть Мась, - поддержала ее конопатая девица, отбрасывая за спину толстую рыжую косу. – И мужики ихние, видать, совсем того – готовы ради жинок пропащие харчи терпеть. Где ж это видано? Да меня б муж, да за гадость такую, в момент бы оглоблей по хребту, чтоб неповадно было!

- А вот тут ты не права, Фроська, - покачала головой та, явно обладая какой-то «секретной» информацией. – Другие у них нравы-то. Любят они жинок-то своих. Красоты, говорят, не писанные, вот ради них на все и готовы, даже плесень какую кушать! Да наши короли за улыбки ихние, говорят, полцарства отдать готовые!

- Чу! – расхохотался какой-то огромный мужик в простой рубахе и ярких, но потертых сапогах. – Много ты понимаешь в красоте бабской, Марыська! Видал я этих, эльфиек. Чё там смотреть? Худая, как тростина, плюнь и переломится! Глаза как рыбы, пучат, кости торчал, пощупать не за что. А кожа? Ну, чисто моль бледная!

- А чёт я не поняла, - вдруг уставилась на него баба, уперев руки в огромные бока. – Захарыч, ты когда это, ушастых щупать-то успел, а?! Ох, что-то я давно к Катруське твоей не заглядывала…

- Эй, Марысь, ты чего? – всерьез испугался детина, даже испариной покрылся на лбу и висках. – Я ж так, для пущего словца!

- Я те покажу, для словца, охальник! Бабы его наши не устраивают, ишь, чего удумал! Я тебе вот чего скажу…

- Ась? – моментально развесил уши мужичок, понимая, что его казнь на некоторое время откладывается.

- Красота красотой, - баба Марыська, отряхнув опрятный фартук и поправив нарядный платок, завязанный смешными ушками на макушке, гордо выпрямилась и торжественно провозгласила любопытным слушателям вокруг себя. – А погони ты ушастых этих к колодцу аль на сенокос, мигом загнутся! А кому тогда работать и рожать? Вот потому и вымирают эльфы эти, шо бабы красивые, но слабые у них! Не приучили к труду, малахольных, вот и не могут их жинки дитачек выносить.

- Всегда знал – все проблемы из-за баб, - согласился еще какой-то местный мужичонка, тоже из простых. Тут на базаре, вообще было много жителей с соседних угодий и деревень, а городские аристократы почти не захаживали – их тут вполне серьезно могли затоптать и не заметить.

- Тю, да много ты понимаешь, - снисходительно посмотрела на него умудренная жизнью Марыська. – Бабы немощные у них, енто да. Но и мужики не способные – ни один стручок не будет работать, кабы одну плесень станешь жрать!

Расхохотавшись, как здесь говорят, в голосину, я с трудом выпала из гогочущей толпы в соседний ряд.

Ну, как бы… другой мир и средневековье, а феминизму и здесь говорят «да». Правда, даже с ним здесь до равноправия, как на самокате до Китая. По морю, ага!

Продолжая посмеиваться над житейской мудростью некой Марыськи, я побежала вперед, активно работая локтями - народу было вокруг, будто кто-то расковырял лопатой муравейник. Кто-то сначала торопился обойти все торговые ряды, а потом вернуться за приглянувшимися товарами, кто-то старался скупить всё и сразу, а кто-то просто радовал глаза, толпясь у прилавков. Последние, кстати, часто огребали тумаки и их шумно изгоняли в другое место, но на объем толпы это никак не влияло. Главная городская площадь, каждый год превращающаяся в ярморочную, практически трещала по швам и казалась живым, суетливым организмом.