«Ликер подойдет?»

«С удовольствием».

Фома достал ликер, налил рюмку и протянул гостю.

«Спасибо», – поблагодарил тот и медленно, маленькими глотками, прикрыв глаза от удовольствия, стал пить.

Фома заметил за собой, что смотрит на соседа с удовольствием. В наполненной солнцем уютной комнате он – тихий, светленький, опрятный – был как-то чрезвычайно уместен.

Допив ликер, старичок подмигнул и попросил еще. Фома налил.

«Вы квартирант?»

«Да. Меня зовут Фома».

«Редкое имя».

«Это не имя, кличка. От фамилии Фомский. Так меня все называют. У меня есть друг, он здесь был…»

«Я видел».

«Его фамилия Фомин, и он тоже Фома. Мы учились в разных школах и поэтому одинаковые клички. А как вас?»

«У меня нет клички. Просто Игорь Сергеевич».

Они пожали друг другу руки; старичок еще потянул из рюмки и сказал:

«Когда-то давно здесь уже жил квартирант. Валентин. Он убил сапожника. Не слышали? Попал в сумасшедший дом».

«Нет. А за что?»

«За что? За то, что убил сапожника».

«Нет, я как раз и имел в виду: за что он убил сапожника?»

«А ни за что, просто так. Поэтому и попал в сумасшедший дом. А если бы убил за что-то, попал бы в тюрьму. Очень просто».

Фома вежливо покивал, мол, бывает, и спросил:

«И как он его убил?»

«Ножом. Три раза ударил и все. Хотя уже первый удар был в сердце».

«А кем они были друг другу? Друзья? Родственники?»

«А никем. Совершенно. Они и знакомы-то не были. В том-то ж и дело. Вбежал с улицы в мастерскую, схватил нож и убил».

Старичок допил рюмку и облизал губы.

«Еще?» – спросил Фома.

«Если можно. Очень вкусно».

«Да, – протянул Фома, наливая ликер. – Странно. Вот так сидишь, а тебя вдруг раз и всё…»

«Это если смотреть со стороны. Тогда действительно странно и непонятно.

«А вам понятно?»

Старичок вздохнул, поднял глаза в потолок и пожал плечами.

«А что если так: однажды юноша вдруг раз и навсегда усомнился в подлинности окружающего и с тех пор ощущал себя чем-то вроде агента другой реальности, настоящей, который послан сюда с какой-то пока скрытой от него целью. Случай не такой уж редкий. И вот сапожник, который, допустим, чем-то поразил его воображение, был в его фантазии тоже таким глубоко законспирированным агентом. Настолько глубоко, что никакое общение с ним было невозможно. Еще допустим, что во сне сапожник-агент время от времени приходил к юноше-агенту, и это было единственным местом, где они могли откровенно поговорить. Там они и договорились, что если кого-нибудь из них раскроют, другой обязательно должен ему помочь уйти. И вот как-то раз молодой человек смотрит в кинотеатре кино, пленка рвется, и в зале начинают кричать „Сапожник! сапожник!“, знаете, иногда кричат. Молодой человек понимает, что сапожник раскрыт, и прямиком отправляется из кинотеатра в сапожную мастерскую. Ну и… Все очень просто. А? Как вам такая версия?»

Фома смотрел на Игоря Сергеевича с недоумением.

«Хотя возможно, – продолжил тот, – всё было иначе и несчастный сапожник тут действительно был совсем ни при чем, а его убийством юноша подал знак кому-то. Может быть, какому-то другому сапожнику. А может, и не сапожнику. Кто его знает. Я к тому, что жизнь чрезвычайно многообразна и полна скрытого движения. Внешний наблюдатель между точками А и Б видит, как правило, прямую линию. Но иногда подденешь эту линию ножичком, и вываливается столько всего неожиданного… Не так ли?»

«Да, конечно… – растерянно произнес Фома. – Вы психиатр?»

«Ну, не то чтобы…» – уклончиво ответил старичок, и тут в полураскрытой двери появилась его дочь.

«Папа, что ты здесь делаешь?» – строго спросила она.

«Иду-иду!» – быстро отозвался старичок и вскочил со стула.