Темный впечатал ему в грудь купюру, и Мэйфилд умолк.

Роден вошла внутрь, лягнула ногой дверь первой кабинки и кивнула в сторону унитаза. Темный молча зашел внутрь, опустил крышку и сел. Роден прислонилась спиной к двери и закрыла глаза. Не думала она, что сделать это окажется настолько трудно. Собравшись с силами, она стянула с себя рубашку и сняла штаны.

– Ты ведь не хочешь этого, – произнес Темный, глядя на ее разукрашенное тело.

Роден подошла вплотную, развела ноги и села ему на колени. Она склонила голову с интересом рассматривая его лицо. Заглянула в глаза. А затем схватила за волосы и откинула его голову назад.

– Я могу отличить заботу и жалость от мужского интереса. Тебе интересно. Мне тоже интересно. Ты не фетишист, как Красавчик. Ты вроде бы нормален, но в то же время нет. Разница в том, что с твоими девиациями я вполне могу смириться. Можешь ли ты смириться с моими?

– Это все, что тебе нужно? Трахнуться в туалете с незнакомым психом, который проявил заботу в мире, где всем на тебя насрать?

Роден отпустила его волосы. Она встала, отвернулась и начала одеваться. Что-то доселе незнакомое душило ее. Обида? Она давно перестала обижаться. Жалость к себе? Она давно перестала жалеть себя. Разочарование? В ее жизни было столько разочарования, что она просто перестала надеяться на что-либо. Что же тогда за дрянь поселилась в ее горле и мешает дышать?

Роден обернулась. Он смотрел на нее. Она смотрела на него.

– Прощай, Темный.

Она уносила оттуда ноги, как можно быстрее. Даже свист Мэйфилда остался где-то позади.

– Хочу в палату.

– Подождите, вас проводят.

– Быстрее, – поторапливала Роден.

Она как будто своими глазами видела смотрящую на нее Одеялко. Видела недоумение и жалость в ее глазах. Видела Темного, вышедшего из туалета. Видела самодовольную рожу ублюдка Мэйфилда.

– Я провожу, – предложил ублюдок.

– Давай, – согласился другой.

– Роден! – от крика Темного она вздрогнула. – Роден, подожди!

– Опоздал! – загоготал Мэйфилд, выводя ее из зала.

Вот он – ее момент. Бесконечные беседы с теми, кто через это прошел. Их боль. Их уродство, которое они будут носить в себе вечность. И отсутствие веры в глазах окружающих. Нет доказательств. Шизофрения. Депрессия. Девиантное поведение.

Роден остановилась перед дверью в палату. Мэйфилд прямо за спиной. Прижался к ней пахом. Дыхание на шее. Не сейчас, Роден. Подожди. Подожди немного.

Дверь в палату распахнулась и закрылась за спиной ее зверя.

– А если я не хочу? – спросила она, не оборачиваясь.

– Я могу и по-плохому. Ты же не хочешь в изолятор?

– Ты предложил Красавчику девчонку?

Мэйфилд засмеялся.

– Она всем дает, а ему тоже хотелось.

Роден развернулась и улыбнулась Мэйфилду. Не призывно, нет. Она улыбнулась ему, как улыбается Егерь, настигший добычу.

– Иди сюда, маленькая шлюшка. Иди к папочке.

Взмах рукой, стойка, движения ладоней, дрожание пальцев. Она плела сеть, из которой ему не выбраться.

– Что… Что ты делаешь? – Мэйфилд, почувствовав себя плохо, пошатнулся.

– Хорошо же ты здесь устроился, паскуда. Пригрелся на телах тех, кому никто не верит.

Его начало трясти. Он кинулся к двери, открыл ее, выпал в коридор и дальше пополз по полу. Роден вышла следом. Она закончила плести сеть. Ему не уйти.

– Вам плохо? – спрашивала она, следуя за ползущим телом. – Позвать на помощь?

– Помо… – стонал Мэйфилд. – Помо… гите… Си… тен! Си…тен! По…

– Доктор Ситен? – засмеялась Роден. – Кашпо тебе ничем не поможет, урод!

– Си… Си…

– Стоять! – закричали из-за спины.

Роден остановилась и подняла руки вверх.

– Отпусти его!

Она обернулась. Трое санитаров и Кашпо целились в нее из инъекторов.