Такие автобусы приезжали, как правило, только на полдня – им ведь ещё нужно было добраться до Ленинграда и высадить грибников у станции метро.

Приезжали не только за грибами, но и за клюквой. Я прекрасно понимал горожан – после рабочей недели в душной конторе или заводском цеху хорошо неторопливо побродить по лесу, или болоту, набрать корзинку крепких красных ягод. А потом, зимой, варить из клюквы кисло-сладкий розовый морс, который замечательно помогает сбивать температуру при простуде.

– Давай, посидим, – согласился я и стал оглядываться в поисках подходящего места для привала.

Видно было, что мама изрядно устала. Шутка ли – несколько часов мы уже бродим по лесу. Корзинки почти полны, пора и в обратную дорогу собираться.

Мы присели на упавшее дерево. Я развязал рюкзак и достал оттуда большой полуторалитровый термос с чаем, свёрток с бутербродами и сваренные вкрутую яйца. С костром решил не возиться – зачем, если родители прихватили термос?

Чай из термоса по вкусу очень отличается от любого другого чая. Н получается не свежезаваренный, а настоявшийся. Поэтому к терпкому чайному вкусу примешивается вкус и запах запаренного банного листа и душистой травы. Можно с завязанными глазами определить на вкус, откуда тебе налили чай – из чайника, из термоса, или из котелка, который кипел на костре. Это совершенно разные напитки, и каждый из них по-своему хорош.

Я очистил яйцо, по привычке бросая скорлупу прямо на землю.

– Что же ты мусоришь, Андрюша? – укоризненно спросила мама. – Это ведь твой лес. Ты его беречь должен.

– Мам, яичная скорлупа – это не мусор, а удобрение, – улыбнулся я. – Дожди смоют с неё защитную плёнку, бактерии переработают и удобрят почву. И лесу будет хорошо. Уже весной от скорлупы ничего не останется.

– Всё равно, – вздохнула мама. – Некрасиво. Если каждый грибник будет так чистить яйца – скоро весь лес окажется завален яичной скорлупой.

Ну, что тут поделаешь? Ты можешь сколько угодно знать биологию, понимать, что в лесу ежегодно выводятся из яиц тысячи птенцов, оставляя за собой скорлупу. И лесу это только пользу. Но с родителями не поспоришь.

Я наклонился и молча собрал скорлупу в ладонь, а потом завернул в промасленную бумагу, которая осталась от бутербродов. Бумага была серая и шершавая – в такую заворачивают покупки в магазине.

– Молодец, – улыбнулась мама.

Сзади затрещали ветки, словно через подлесок ломился крупный зверь. Вот только ни один зверь не носит резиновые сапоги сорок пятого размера. И корзинкой за кусты не задевает.

– Чай пьёте? – укоризненно сказал отец, подходя к нам. – А меня не позвали?

Он плюхнул на мох тяжёлую корзину, полную грибов.

– Ох, до чего лес богатый! И человеческих следов нет, грибы нетронутые. А клюквы сколько в болоте! Как будто кто-то рассыпал.

Отец присел на дерево, вытянув длинные ноги с болотных сапогах со скрученными голенищами.

– Андрюха, плесни-ка мне чайку! Пить хочется. Мать, бутерброды ещё остались, или этот проглот всё слопал?

– Держи, – я протянул отцу крышку от термоса, до краёв полную горячим коричневым чаем.

Отец откусил бутерброд с варёной колбасой, сделал несколько торопливых глотков и шумно выдохнул.

– Хорошо! Нашёл же ты себе, Андрюха, работу! Благодать! И за это ещё деньги платят. А другие за такую зарплату на заводе вкалывают.

– Кто на что учился, – улыбнулся я.

– Слушай, а что тут у вас взрывали?

– Когда? – не понял я.

– Да недавно совсем. Там, – отец махнул рукой в сторону озера, – в лесу землянка разворочена взрывом. И деревья вокруг повалены, совсем недавно.

Чёрт! Отец с его неуёмным любопытством умудрился добраться до развалин схрона с оружием.