– Не знаю, Фёдор Игнатьевич, – честно ответил я. – Ещё не успел понять.

– Ты, Андрей Иваныч, мужик взрослый, – задумчиво сказал председатель. – Да и времена сейчас другие. Но прошу тебя – без баловства. По-дружески прошу, не как председатель. Обидишь девчонку – она хвостом махнёт и улетит. А деревня без врача останется.

– Не обижу, Фёдор Игнатьевич, – твёрдо пообещал я. – Сложится, или нет – не знаю, но не обижу.

– Ну, и хорошо, – успокоился председатель. – Значит, завтра у медпункта. Ты не проспи, Андрей Иваныч! Ночь-то какая!

В девять утра мы выехали из Черёмуховки и через полчаса были в Киселёво. Фёдор Игнатьевич высадил нас прямо на остановке и умчался назад, напрочь позабыв о своих «неотложных делах».

– Вечером-то сами доберётесь? – только спросил он.

– Доберёмся, – кивнули мы с Катей.

– Ну, я встречу автобус, на всякий случай. Если опоздаете – ждите меня здесь, приеду.

– Спасибо, Фёдор Игнатьевич! – поблагодарили мы.

Катя снова надела вчерашнее платье, а поверх него накинула лёгкий жакет.

– Я так давно никуда не выбиралась, – улыбнулась она. – Последний раз ещё в Ленинграде, во время учёбы. Мы с подружками ходили гулять в Михайловский сад.

Пока автобус неторопливо катился в сторону Волхова, Катя рассказывала мне о своей учёбе.

– У нас такие хорошие ребята были, – улыбалась она. – Дружные. Всюду вместе – и на лекции, и на развлечения. Мы даже в театр всей группой ходили! И в оперу. Онегин, я скрывать не стану – безумно я люблю Татьяну!

Катя пропела это, так старательно подражая басу Грёмина, что я не выдержал и расхохотался.

Мы гуляли по песчаным дорожкам в тени огромных отцветающих лип Ильинского сада. Эти липы росли здесь ещё до революции – они окружали усадьбу местного помещика Ильина. От самой усадьбы ничего не осталось. Уцелела только круглая беседка с колоннами, выкрашенными под мрамор.

Купив по мороженому у полной улыбчивой продавщицы, мы прокатились в открытой кабинке колеса обозрения. Внизу играла весёлая музыка, и гуляли люди, а на высоте разгулялся тёплый летний ветер. Кабинку со скрипом покачивало, и Катя испуганно прижималась ко мне. При помощи большого железного колеса я крутил кабинку, показывая Кате то плотину Волховской ГЭС, то высоченные трубы Волховского алюминиевого завода, то новый автомобильный мост.

Когда мы спустились вниз, Катя загорелась идеей прокатиться на карусели с загадочным названием «Сюрприз». На этой карусели катались стоя, крепко держась за поручни и пристегнув страховочную цепь.

– Только ты встань напротив меня, – попросила Катя. – Тогда мне будет не так страшно.

Карусель начала вращаться – сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Вот она разогналась, словно центрифуга – я даже почувствовал перегрузку – и вдруг накренилась, продолжая вращаться! Теперь мы с бешеной скоростью то взлетали вверх, то падали вниз. Я видел восторженное лицо Кати. Подол её платья развевался на ветру, волосы летели, сверкая на солнце, словно золотая волна!

– Твои родители живут здесь? – спросила Катя, когда мы, отдыхая от головокружительного «Сюрприза», сидели на скамейке.

– Да, – ответил я. – Хочешь, зайдём к ним в гости.

– Нет, – улыбнулась Катя. – Пока нет. Пойдём ещё на чём-нибудь прокатимся!

***

Выкрашенный в защитный цвет «ЗИЛ» подъехал вовремя. Солдаты попрыгали из кузова, радуясь нежданной свободе. Они привезли с собой лопаты и даже пару ломов.

Белобрысый сержант выскочил из кабины.

– Взвод, вольно! Десять минут перекур!

Бойцы живо рассыпались по поляне, а сержант подошёл ко мне и протянул руку.

– Володя, – окая, сказал он.

– Андрей.