– Ты чё делаешь, коза? – Миха, опираясь на стол, поднимался, полагая, что выглядит грозно, а на самом деле – омерзительно и жалко.

Грохнулась об пол уроненная им табуретка.

Навзрыд зарыдала Маришка. Маштаков зажал уши, уцепил за горлышко последнюю непочатую бутылку пива и, шатаясь, двинулся из кухни. По дороге он поймал плечом дверной косяк. Добравшись до маленькой комнаты, рухнул наискось на разложенный диван.

Две недели Татьяна хранила абсолютное молчание. Михина одёжка не стиралась и не гладилась. Правда, еду из холодильника и со сковородки он брал. Снять его с продуктового довольствия жена не решилась. Сколько ни сколько, а деньги Маштаков на ведение совместного хозяйства давал всегда. Дашка с отцом разговаривала исключительно односложно. «Да. Нет. Привет. Все нормально». В голосе её открыто читался вызов. Маришка с Михой общалась, он по утрам отводил ее в садик. Чувствуя свою вину перед девчонкой, Маштаков не мог смотреть в её ясные глазёнки, смаргивал, отворачивался.

В начале ноября, проверяя содержимое почтового ящика, он обнаружил там адресованный ему конверт. В месте, где указывается адрес отправителя, стоял бледный, не полностью пропечатавшийся фиолетовый оттиск. Миха поднес конверт поближе к глазам и разобрал: «Острожский городской суд». Поспешно разорвав конверт, вытащил сложенный втрое стандартный лист, развернул. Текст был отпечатан на матричном принтере, по левому краю снизу доверху шла черная полоса. «Исковое заявление… о расторжении брака… С ответчиком я состою в зарегистрированном браке с… От брака мы имеем двоих несовершеннолетних детей… Совместная жизнь… не сложилась, в связи с… злоупотреблением со стороны мужа спиртными напитками и его неспособностью содержать семью материально… Дальнейшая совместная жизнь и сохранение семьи невозможны… В соответствии со ст. 33, 67 КоБС РФ… прошу расторгнуть брак между мной и ответчиком Маштаковым М. Н., зарегистрированный 15.02.1986 г. в Загсе г. Иваново… вынести решение о начислении с ответчика алиментов на содержание дочерей…»

Миха на ослабевших ногах медленно спустился по лестнице, вышел на улицу и побрел за угол дома. Чего-то подобного он интуитивно ожидал. Уповал, однако, что на развод Татьяна не решится. Куда она с двумя детьми со своей училкиной зарплатой и алиментами с нищего оперского жалованья? Маштаков не имел никакого плана действий и по своему обыкновению решил поддаться течению, куда оно вынесет. Подкатившее желание протащить рюмочку он, тем не менее, категорически отверг. Нарезал два круга вокруг квартала, прикуривая одну сигарету от другой, докуренной до фильтра. Скомкал и отправил в урну полученную корреспонденцию. Дома не подал вида, что произошло нерядовое событие, хотя и ловил на себе пытливые взгляды жены. Судя по отсутствию на конверте почтовых штемпелей, его принес не почтальон в толстой сумке на ремне, а сама Татьяна.

Без аппетита поужинав и вымыв за собой посуду, Миха уединился в маленькой комнате, ставшей для него штрафным изолятором. Он не мог объяснить почему, но заговорить первым с Татьяной у него не получалось. Что-то в голове у Михи было устроено не так, как у остальных, нормальных людей.

Дня через три ему на работу по телефону позвонил федеральный судья Стас Глазов.

– Здорово, Мишк! – энергичный беззаботный голос и манера обращения выдавали в Глазове человека, ведущего праведный образ жизни.

Со Стасом Маштаков учился в университете в одной группе, потом около года они бок о бок отработали в прокуратуре. Приятелями не стали, но знакомы были неформально.

– Слушаю, – обреченно ответил Миха, догадываясь, о чем пойдет речь.