– Наговори на диктофон, потом расшифруешь, – предложил Саша.

Если бы все было так просто.

– У меня батарейки сели, – сказал Боря, – да и диктофон дома… «Сломанный», – мысленно закончил за него фразу Кораблёв.

А вслух сказал:

– Чего делать?! Пиши как сможешь на черновике, с утра в кабинете перепечатаешь. Понятых вызовешь, они тебе подпишут.

– Это все я понимаю… – Винниченко поднял руку и шевельнул перед Сашиным лицом неуклюжими кожаными пальцами своей краги. – Как салон осматривать? Я задубел весь, как пингвин на полюсе.

Кораблёв и сам уже плохо ощущал ноги, ступни буквально прожигало через подошвы. Не спасала отбиваемая на льду чечетка.

– Чего, Сань, холодно? – спросил Птицын.

Его до сих пор грел изнутри коньячок, употребленный в резиденции Савельича. Выслушав сомнения Кораблёва насчет возможности продолжения важнейшего процессуального действия в столь экстремальных условиях, и.о. начальника криминальной милиции моментально нашел выход. Вообще, сегодня ему удавалось колоть вопросы, как орехи.

– Какие проблемы? Сейчас озадачу начальника ГИБДД, пусть организует сюда эвакуатор. Отвезем тачку в теплый бокс в автоколонну. Там осматривайте себе на здоровье. Годится?

– Спасибо, Вадим Львович.

Отзвонившись, Птицын коснулся пальцем Сашиной груди.

– В чём ты испачкался?

Кораблёв скосил глаза и увидел на самом видном месте новой турецкой дубленки мутные вензеля. Торопливо стащил перчатку и поковырял ногтем – ледышки какие-то… Чего это такое на самом деле? Ах ты, скотина… Это же участкового Кладова псина напускала ему слюней на дубленку, а на морозе они в один момент схватились. Испоганила сучка такую дорогую вещь!

Саша, весь на эмоциях, пересказал Птицыну историю про участкового и его собаку.

– Лохматая такая, белая с рыжим, здоровая… Как эта порода называется? Еще фильм был детский, многосерийный… Лэсси, Лэсси!

– Порода называется «колли», – подсказал и.о. начальника КМ и дал Кораблёву совет не колупать сейчас дубленку, а дома, в тепле дать отойти и чистой щеточкой осторожно отчистить.

Саша соглашался, что так будет разумнее, но ходить чмошником было не в его правилах, и он никак не мог успокоиться.

– Еще у него, у участкового, вся квартира заставлена банками с томатной пастой, а в ванной – молочная фляга… Зачем ему, Львович, столько томатной пасты?

– Самогонку он из нее гонит на продажу, – нейтрально ответил Птицын, провожая взглядом резко сорвавшуюся с места рубоповскую «шестёрку». – Ах, Дениска, ах, гонщик! Полетел куда-то. Будем надеяться, что за результатом…

30 декабря 1999 года. Четверг.

22.45 час. – 23.30 час.

Тревожно было на душе уважаемого в определенных кругах человека, Калачёва Владимира Дементьевича. Молодая жена давно уложила ребенка, сама удалилась в спальную, а Клыч не находил себе места. Настроение совсем не походило на предпраздничное, хотя этот Новый год, в отличие от двух предыдущих и многих прошлых, ему подфартило встречать на свободе. Вроде, и нет достаточных причин для беспокойства, проблемы, обозначившиеся в последние месяцы, успешно решены. Причём так, что комар жала не подточит. Но всё равно неопределенность корёжила. Правильно мудрость народная говорит: хуже нет ждать и догонять.

Клыч достал из холодильника бутылку водки. За ужином он причастился, но уже одиннадцать вечера скоро, действие снадобья закончилось, требовалось ещё. Клыч взвесил в руке матовую литровку «Абсолюта», прикидывая, а стоит ли: завтра – долгий хлопотный день, праздничный вечер, новогодняя ночь.

«Рюмаху махну, а то не усну», – определился.

Понимал, впрочем, что не сможет заснуть и после рюмахи. Когда на таком нерве, литр надо засосать, чтобы отрубиться.