Ей не хватило одного мгновения. Сильный удар сотряс дверь, отшвырнул девочку к середине комнаты.

На пороге, сжимая в руке плеть, стоял Иштван. Встрепанные рыжие волосы, яростный взгляд желтых глаз, красивое лицо искажено… ненависть? Любовь?

– Ты смотрела. Понравилось?

Эржебета молчала, отводила взгляд. Казалось невозможным глядеть в это измученное лицо, в эти горящие глаза. Что-то сидело внутри брата, жгло, сжирало его, превращало в чудовище.

Дыхание Иштвана участилось.

– Чего молчишь, голубка белая? Думаешь, не знаю, что за твоей невинностью сатана прячется?

Эржебета молчала, только губы ее беззвучно шевелились.

– Колдуешь? Ведьма! – взвизгнул Иштван. – Я все вижу…

Он заметался по комнате, бормоча бессвязное, словно себя же убеждая в чем-то:

– Десять тебе всего… а что ж, что десять? Скоро выдадут замуж, и прощай, Иштван… Кому-то цветочек нежный, а Иштвану одни девки-шкуры… Да что ты сделаешь? – истерично выкрикнул он. – Отцу пожалуешься? – замолчал, отдышался, уронил с какой-то непонятной обреченностью. – Пусть… лучше смерть потом, чем так…

Эржебета, что-то беззвучно нашептывая, спокойно наблюдала, как корчится от непонятной муки ее брат. А он вдруг остановился напротив, тяжело дыша, смотрел на ту, которая стала его кошмаром. Из-за нее истязал служанок, избывая запретное желание. Да не избывалось. Только глубже впивалось, больше крови требовало. И лишь одна могла утолить его жажду. Наваждение черноглазое, дитя хрупкое со взглядом демона. Эржебета…

– Ты смотрела, – Иштван уже обвинял. – Как тогда, на казни… Ты тоже хочешь…

Его дыхание пахло вином, капризные губы кривились то ли в рыдании, то ли в ухмылке, в желтых глазах плясало пламя свечей. Красавец Иштван. Безумец Иштван. Поднял плеть, засмеялся:

– Сейчас проверим, как ты невинна…

«Попробуем, как сладок господский кусок…» – отозвалось в памяти, и вот уже не брат был перед нею, кривлялся в комнате пьяный от крови крестьянин. А за его спиною стоял Черный человек, кивал одобрительно.

Ярость – чистая, незамутненная, освободила разум, наполнила его холодом, сделала мир вокруг до звонкости ясным. Эржебета коротко хохотнула. Шагнула вперед, перехватила плеть, с неожиданной силой рванула, выдернула из руки брата. Тот ошалело уставился на девочку, не понимая, откуда взялась такая мощь в маленьком теле.

Тонкие пальцы плотно охватили рукоять. Взметнулась плеть, со свистом рассекая воздух – и на щеке Иштвана появилась алая полоса. Он вскрикнул, прикрыл лицо. Эржебета снова размахнулась, ударила по плечу.

– Ах ты, мерзавка! – брат попытался остановить ее.

Не тут-то было. Детская рука отшвырнула Иштвана так, что тот рухнул на пол. Плеть загуляла по его спине, плечам, лицу. В клочья рвала белый шелк, сдирала кожу с тела, окропляла пол красным.

– Остановись! – крикнул брат.

Эржебета не слышала. Она продолжала бить.

Еще.

Еще.

И еще.

Так мстят за унижение Батори.

На белом лице застыла гримаса ненависти, алые губы улыбались, из черных глаз смотрела бездна.

Иштван в ужасе понял: до смерти забьет. На четвереньках пополз к двери, плача от страха, с трудом отворил ее под бесконечными ударами, и вывалился из комнаты. Оказавшись в галерее, припустил прочь так, будто сам дьявол за ним бежал.

А Эржебета не погналась. Остановилась, с изумлением глядя на окровавленную плеть. Потом отшвырнула ее прочь. Ночь. Пора спать.

Она легла в кровать и тут же забылась крепким сном. В ту ночь Черный человек больше не тревожил ее.

Наутро Иштван не вышел из своей комнаты, потребовал подать еду в покои. Избитая им служанка убрела отлеживаться в кухне, остальные вздохнули спокойнее: молодой господин явно решил отдохнуть от охоты.