Я не доверяю тем, кто сначала стреляет в лоб, а потом спрашивает кто ты. И, конечно же, Алена меня обманула: он спит с целым арсеналом.

Внезапно у меня задрожали руки. Я по себе знаю, каково это – когда к тебе врываются, а ты к этому не готова. В горле появился ком. Три года я прекрасно жила без этих воспоминаний, но сегодня, увидев, как окровавленный Феликс стоит на коленях, сложив руки за головой, меня проняло.

Когда долго стоишь в такой позе, все тело начинает болеть. От слабости дрожат руки и ноги, в колени словно вбили гвозди, ноет спина, сводит шею и плечи. Тебя трясет и хочется сдохнуть. Не помню, сколько простояла я. Может быть, несколько часов, может быть, полночи. Не знаю. А если опустишь руки или попытаешься сесть – тебя ударят. Мне сильно в ту ночь разбили лицо.

Не пытали, нет. От меня им ничего не было нужно. Допросили и ждали, что решат – отпустить или грохнуть.

Я сама сказала им, что охотница. Эмиль тогда этого не знал.

Я ковыряла ногтем пятно кофе на столе – чем-то оно напоминало жирафа, и думала, какой была бы моя жизнь, если бы не та ночь. Я бы не вышла замуж за Эмиля, и сейчас была бы где-то в другом месте. С кем-то другим.

В то время Эмиль не представлял из себя ничего особенного. В местной иерархии он болтался где-то чуть ниже середины списка. Зато он умел заговорить зубы кому угодно: мы выжили в отличие от многих других в ту ночь. Но мне пришлось выйти за него замуж.

Вот такой же ранней весной.

Горло сжал спазм, и я обхватила шею, пытаясь от него избавиться. Локти упирались в стол, я наклонилась и увидела отражение своих глаз в металлической окантовке столешницы.

Первые две недели я пряталась в комнате, которая постепенно стала моей. Он тоже не показывался на глаза: рассказал всем, что попал в аварию. Его коллеги очень удивились, когда узнали про меня – и Эмиль поведал о любви с первого взгляда. Непринужденно и легко. Он превосходный лжец. Три года во лжи.

Я помню наш первый скандал, первую драку, когда он отвесил мне пощечину, а я вцепилась ногтями ему в лицо. Потом поняла, что это надолго и сделала вид, что смирилась. Мы так старательно избегали друг друга, что иногда не видели друг друга неделями, хотя жили в одной квартире. Конечно, у него были любовницы. Много. Мне же не полагалось свободы, а только изображать счастливую жену.

Тот, кто сделал это со мной, получил двадцать пуль сорок пятого калибра.

Неправда, что общая беда сближает, она перемалывает все. Когда живешь в кошмаре каждый день, он перестает таким казаться – к нему привыкаешь. А если смотреть со стороны… Сожаления о том, что не изменить, убивают, как медленный яд.

Я раздраженно встала, чуть не перевернув чашку и пошла в комнату.

Феликса я исключила из списка подозреваемых, но кто-то резвился в городе. Надо позвонить Егору и разобраться, что за представление он тут устроил. Но это позже.

Я вычистила пистолет, улеглась в постель и только расслабилась, как зазвонил телефон. Несколько минут усталость боролась с чувством долга. Долг победил.

Я вернулась на кухню за телефоном – звонил Чернов.

– Хорошие новости, Янка! – рассмеялся он, когда я ответила. – Можешь подъехать?

Рано утром хороших новостей не бывает, я точно знаю.

– Это обязательно? – вздохнула я.

– Нет, конечно! Феликс кому нужен – тебе или мне?

– Да пропади он пропадом! – разозлилась я. – Слышать про него не хочу!

– Да-а? – протянул он, и мне стало стыдно.

Нельзя заставлять людей выполнить просьбу, а потом делать вид, что тебе это не нужно. Людей это обижает, а Чернова я обидеть не хотела.

Но и себя тоже.

– По телефону нельзя? – миролюбиво спросила я. – Понимаешь, только легла.