Сам факт появления света, кажется, немного её смутил: она как-то съёжилась, на лице отразилась растерянность, голова снова приспустилась. Странная всё-таки женщина, подумал я. Ой, какая странная. Есть в ней что-то непонятно-настораживающее.

– Кто-нибудь в моём доме, – заговорила она со слабой усмешкой, – может забыть выключить свет, и он так и будет гореть до тех самых пор, пока кто-нибудь снова не придёт и не выключит его. Вы проходите в комнату, пожалуйста.

Я ей кивнул. Потом снова поймал себя на мысли, что кивок мой она видеть не могла. Сказал «угу» и, разувшись, прошёл через малюсенькую кухню-коробочку в единственную комнату. По размерам – как моя в общежитии. Незаправленный после сна раскладной диван, парочка неказистых деревянных табуреток, столик у окна со швейной машинкой, да телевизор на полу, накрытый тканью. Таковы микроноры в этом микромире. Мне, существу общажному, в общем-то к подобным пейзажам не привыкать.

Следом вошла Анна Евгеньевна. Я осмелился пристально посмотреть ей прямо в глаза. Эти глаза. Они не видят, но через них словно зрит что-тоиное…

– Сегодня на улице солнечно, да? – спросила она.

– О, да… – ответил я, стараясь говорить как можно спокойнее. – Сегодня просто замечательный день. Тепло и ясно. Ветерок, правда, гуляет. Но он такой, знаете… с ароматом настоящей весны, что ли.

– С ароматом Жизни, – вдруг произнесла она.

– Ага, – кивнул я, тихонько перекручивая во влажных ладонях трость. – Именно так.

На какое-то время я остался в комнате один: посмотрел несколько детских фотографий Илоны, лежавших на подоконнике, досконально изучил само окружение. Вскоре с небольшим подносом в одной руке вошла Анна Евгеньевна: несла две маленькие чашки, при этом удерживая костыль в другой руке. Я тут же ринулся к ней на помощь: «Давайте я». И, взяв у неё поднос, поставил его на столик, рядом со швейной машинкой.

– Вы, пожалуйста, присаживайтесь, куда вам удобно. И большое вам спасибо, что принесли трость.

Я снова зачем-то кивнул и присел на жёсткую табуретку возле того самого столика.

– Устроюсь здесь, – сообщил я.

– Хорошо, – ответила она и, положив на пол костыль, присела на диван. Правда, только Анна Евгеньевна опустила руку на поверхность дивана, губы её распахнулись, словно она обнаружила нечто ужасное. Тотчас же она принялась торопливо убирать постельное бельё.

– Вы меня простите, пожалуйста… Всё-таки гостей у меня почти никогда не бывает…

– Да ничего страшного, – сказал я искренне. – У Вас очень даже уютная квартира. Маленькая, но уютная.

– И правда, маленькая, – произнесла она, когда собрала постельное бельё. – В этом её преимущество для меня. Очень удобно. Уже выучила каждый сантиметр, все изгибы, повороты… – И спустя несколько мгновений, убрав собранное бельё в сторонку, добавила: – О чём вы хотели поговорить?

Я откашлялся. Мне не хотелось сразу же начинать с новостей об отсутствии на уроках Илоны, о том, что никто в классе понятия не имеет, где она. Поэтому вынул из рюкзака несколько бумажных листов и коротко сказал:

– По поводу тестов Илоны.

– Она ничего не натворила?

– Да нет… не то чтобы натворила… Просто Вы же так и не смогли присутствовать на родительском собрании. А там я рассказывал о результатах тестирования всего класса.

– Илона не сообщила мне, что будет собрание… Понимаете, я ведь сама-то не выхожу из дома, но собрания посещаю с удовольствием. Мне интересно, как она учится. Порой это для меня единственная возможность оставаться в её жизни. Хоть что-то знать о том, что с ней происходит. Но только она безумно стыдится меня… Моей слепоты. Поэтому никогда и не говорит о собраниях – только бы другие родители меня снова не увидели.