Есть история о женщине, у которой начались роды в тот момент, когда наблюдавший за ней врач выбился из сил. Есть история о женщине, которая сама родилась преждевременно. Есть история о женщине, чье тело так крепко удерживало ребенка, что пришлось вскрыть ее, чтобы извлечь малыша. Есть история о женщине, которая слышала историю о женщине, которая тайно родила волчат. Как подумаешь, историям свойственно сливаться воедино, словно каплям, упавшим в пруд. Каждая капля зарождается в тучах сама по себе, но, когда они соединяются, одну уже не отделить от другой.

(Если вы читаете мою историю вслух, раздвиньте занавески, чтобы внушить слушателям эту заключительную мысль. Уверена, сейчас идет дождь.)

Малыша уносят, чтобы зашить меня там, где разрезали. Используют какое-то средство, от которого я погружаюсь в дремоту, – оно поступает через маску, бережно прижимаемую к моему носу и рту. Муж пошучивает с врачами, пока держит меня за руку.

– Сколько возьмете за дополнительный шов? – спрашивает он. – У вас же есть на это прейскурант, верно?

– Перестань, – прошу я, но звуки выходят изо рта смазанные, перекрученные – должно быть, мужчины слышат только тихий стон. Ни один из них не поворачивает головы.

Доктор усмехается:

– Не вы первый…

Меня затягивает в длинный тоннель, потом я выныриваю, покрытая чем-то вязким и темным, словно нефть. Думала, меня вырвет.

– слухи, будто что-то вроде…

– как будто бы…

– будто бы девствен…

И тут я просыпаюсь, совсем просыпаюсь, – а мужа нет, и доктора тоже нет. А мой ребенок, где же… В комнату заглядывает акушерка.

– Ваш супруг отошел выпить кофе, – сообщает она. – А малыш спит в люльке.

Следом заходит врач, вытирая руки о салфетку.

– Вас зашили, не о чем беспокоиться, – говорит он. – Туго и накрепко, все будут счастливы. Сестра вам расскажет, как ухаживать за собой. А сейчас вам надо отдохнуть.

Младенец просыпается. Акушерка подхватывает его из колыбели и снова сует мне в руки. Он так прекрасен, что я забываю дышать.

Понемногу, день за днем, я оправляюсь. Двигаюсь медленно, все болит. Муж пытается меня потрогать, я его отталкиваю. Я мечтаю вернуться к прежней нашей жизни, только пока ничего не поделаешь. Я кормлю грудью и поднимаюсь в любой час ночи к нашему малышу – несмотря на боль.

Как-то раз я беру в руку член мужа, и муж так доволен, что я понимаю: я смогу удовлетворить его, даже если сама останусь неудовлетворенной. А примерно тогда, когда нашему сыну исполняется год, я чувствую себя достаточно исцелившейся, чтобы вернуться на супружеское ложе. Я плачу от счастья, когда муж касается меня, когда наполняет меня так, как я все эти месяцы мечтала наполниться.

У меня хороший сын. Растет и растет. Мы пытаемся сделать второго, но я начинаю подозревать, что Мелкий слишком много внутри меня порушил и мое тело уже не послужит приютом новому ребенку.

– Плохой ты арендатор, Мелкий, – говорю я ему, втирая шампунь в его тонкие темные волосенки. – Не видать тебе своего депозита.

Он плещется в ванне и заливается счастливым смехом.

Сын иногда трогает мою ленточку, но эти прикосновения не пугают меня. Он воспринимает ленточку словно часть меня и обращается с ней точно так же, как с моим ухом или пальцем. Получает от этого беспримесное наслаждение, и я этому рада.

Не могу понять, огорчен ли мой муж тем, что у нас больше не будет детей. Печали он держит при себе так же скрытно, как открыто выражает желания. Он хороший отец и любит своего мальчика. Вернувшись с работы, бегает с ним во дворе, играет в догонялки. Ребенок пока слишком мал, чтобы ловить мяч, но муж терпеливо подкатывает мяч по траве, наш сын поднимает его и снова роняет, и тогда муж машет мне и кричит: