Она пошла на кладбище. Некоторые рассказчики говорят, она выбрала случайную могилу, я же считаю, она предпочла одну из самых древних, и выбор ее был обусловлен запоздалым сомнением в своей правоте и тайной мыслью: если она окажется не права, то нераспавшиеся мускулы и мясо свежезахороненного трупа будут опаснее, чем тот, кто мертв уже не первое столетие.

Возле могилы она опустилась на колени и глубоко вонзила нож. А когда встала и хотела бежать – ведь тут не было свидетелей ее трусости, – убедилась, что спастись невозможно. Что-то держало ее за одежду. Девушка вскрикнула и рухнула наземь.

Настало утро, ее друзья явились на кладбище и нашли ее мертвой на чужой могиле, нож пригвоздил к земле плотные складки шерстяной юбки. От холода она умерла или от страха, велика ли разница для ее родителей? Девушка была права, но и это не имело теперь значения. Впоследствии все поверили, будто она искала смерти, хотя на самом деле она погибла, как раз пытаясь сохранить свою жизнь.

Оказалось, что правота была ее третьей – и наихудшей – ошибкой.

Мои родители рады предстоящему браку. Мама говорит, хотя нынче девушки стали выходить замуж поздно, сама она обвенчалась с моим отцом в девятнадцать лет и до сих пор счастлива.

Выбирая свадебное платье, я припоминаю историю молодой женщины, которая хотела пойти на танцы со своим возлюбленным, но денег на новый наряд ей не хватало. Она купила симпатичное белое платье в магазине подержанных вещей и вскоре слегла и покинула этот мир. Врач, ухаживавший за ней в последние дни, пришел к выводу, что она погибла от воздействия бальзамической жидкости. Выяснилось, что беспринципный подручный гробовщика украл это платье прямо с трупа невесты.

Мораль истории, полагаю, такова: бедность убивает. Я потратила на подвенечное платье больше, чем планировала, но оно прекрасно, и лучше потратиться, чем умереть. Убирая платье в сундук с приданым, я вспоминаю о той невесте, что вздумала в день собственной свадьбы поиграть в прятки и затаилась на чердаке, влезла в старый ларь, а тот возьми и захлопнись наглухо; изнутри его открыть не удалось. Так невеста и скончалась в этой ловушке. Все думали, она с кем-то сбежала, и лишь много лет спустя служанка наткнулась на скелет в белом платье, скрючившийся внутри тайной темноты. С невестами в разных историях вечно приключаются беды. Истории чуют счастье и гасят его, словно свечу.

Мы играем свадьбу в апреле, в не по сезону холодный день. Увидев меня перед церемонией, уже в платье, он настойчиво, глубоко меня целует, сует руку за лиф, твердеет. Я говорю ему: хочу, чтобы он воспользовался моим телом так, как сочтет наилучшим. Учитывая обстоятельства, я отменяю первое свое правило. Он прижимает меня к стене, рукой упирается в кафельную плитку возле моей шеи, для равновесия. Большой палец поглаживает мою ленточку. И он не убирает оттуда руку, пока внедряется в меня, повторяя: «Я тебя люблю тебя люблю тебя люблю». Не знаю, была ли я первой женщиной, которая прошла к алтарю в храме Святого Георгия, чувствуя, как мужское семя стекает по ее ногам, но мне приятно думать, что это так.

–

Медовый месяц мы проводим в поездке по Европе. Мы небогаты, но это можем себе позволить. Европа – материк историй, и между оргазмами я узнаю всё новые. Мы перемещаемся из многолюдных древних столиц в сонные деревушки, альпийские тихие уголки и вновь в города, пьем алкоголь и зубами отрываем жареное мясо от кости, едим шпецле, оливки, равиоли и какую-то сливочного вкуса крупу, название которой я не знаю, но жажду ее каждое утро. Спальный вагон нам не по карману, но мой муж подкупает проводника, тот пускает нас на часок в пустое купе, и мы совокупляемся над Рейном, муж прижимает меня к хлипкой стенке и завывает, словно существо более древнее, чем горы, мимо которых мы проезжаем. Я понимаю, что это еще не весь мир, но это первая его часть, какую мне довелось увидеть. Меня будоражат возможности.