Никому не придет в голову поставить знак равенства между византийской церковью в Греции и греческим храмом, даже если для постройки церкви были употреблены камни, взятые из храма. Эти камни превратились в частицы сооружения, которое относится к религиозной вселенной, весьма отличной от древнегреческой. Точно так же мечеть Омейядов в Дамаске наполнена духовной средой, которая может быть только исламской – независимо от исторического прошлого этого строения[4].

Следовательно, вопрос об истоке исламского искусства и о природе сил и принципов, которые вызвали его к жизни, должен быть связан с самим мировоззрением ислама и с исламским откровением, прямым излучением которого является священное искусство ислама, а через него и все мусульманское искусство вообще.

Более того, причинно-следственная связь между откровением ислама и исламским искусством подтверждается органическим согласием между ними исламским богопочитанием, созерцанием Бога, как оно рекомендовано Кораном и созерцательной природой искусства – постоянной мыслью о Боге (зикраллах), которая есть конечная цель всего исламского богопочитания, – и ролью пластического и звукового искусства в жизни отдельного мусульманина и мусульманской общины (аль-умма) в целом. Не могло бы это искусство выполнять такую духовную функцию, не будь оно глубиннейшим образом соотнесено с формой и содержанием исламского откровения.

Признавая наличие этой связи, иные могут искать исток исламского искусства в социо-политической реальности, созданной исламом. Это чисто современная и неисламская точка зрения, пусть даже воспринятая некоторыми мусульманами, ибо означает она поиск внутреннего в наружном, низведение священного искусства и его духовной мощи до чисто внешних, социальных, а у историков-марксистов – экономических условий. Ее легко опровергнуть с позиции исламской метафизики и богословия, которые видят начало всех форм в Боге, ибо Он Всеведущ, а потому сущности или же формы всего сущего[5] реально присутствуют в Божественном интеллекте. Исламская мысль не допускает сведения высшего к низшему, интеллектуального к телесному или сакрального к мирскому. Но даже с неисламской точки зрения сама природа исламского искусства, научных дисциплин и духовного осмысления, необходимых для его создания, делает очевидным для непредубежденного наблюдателя, не зашоренного всевозможными идеологиями, позиционирующими себя как всеобъемлющие мировоззрения, которые нынче заменили традиционные религии, – что связь исламского искусства с исламским откровением не может быть просто плодом социо-политических перемен, вызванных исламом[6]. Ответ следует искать в самой исламской религии.

Ислам состоит из Закона (аль-Шари’а), духовного пути (аль-Тарика) и Истины (аль-Хакика), которая и есть источник как Закона, так и Пути[7]. Ислам также включает в себя множество научных дисциплин правоведческого, богословского, философского и эзотерического характера, связанных с этими базовыми измерениями. Анализируя ислам в этой перспективе, понимаешь, что исламское искусство не может уходить корнями в Божественный Закон, определяющий взаимоотношения между Богом, человеком и обществом на уровне действия. Божественный Закон играет огромную роль, создавая фон и среду для исламского искусства, вводя определенные ограничения на одни формы искусства и поощряя другие. Однако, по сути, Божественный Закон указывает мусульманам, как им действовать, а не как творить. В искусстве роль Закона, помимо создания общего социального фона, заключается в формировании души художника путем взращивания в ней определенных отношений и добродетелей, основанных на Коране, пророческих