Кашляя, задыхаясь от дыма, Мишель все-таки нашла в себе силы и заставила девочек наклонить голову. «Нагните голову, закройте лицо руками…»

Их лица… милые маленькие лица. У семилетней Крисси были высокие материнские скулы и ясные зеленые глаза, и Джо никогда не смог бы забыть ни радости, плясавшей в этих глазах, когда Крисси брала урок хореографии, ни сосредоточенности, появлявшейся в этих маленьких крыжовинках, когда она вставала на место отбивающего в их домашнем бейсбольном чемпионате.

Нине было всего четыре. Она была очаровательным курносым, пухленьким существом с серо-голубыми глазами, которые вспыхивали от неподдельной радости каждый раз, когда взгляд девочки падал на какое-нибудь живое существо: птицу, собаку, кошку. Ее тянуло к животным словно магнитом – как и их к ней, – словно Нина была реинкарнацией святого Франциска Ассизского, разговаривавшего со зверями. И это было не таким уж преувеличением, особенно после того, как Джо застал Нину в саду, где она с удивлением разглядывала пугливую ящерку, спокойно сидевшую у нее на ладошке.

«Опустите голову, закройте лицо…»

В этих словах были и утешение, и слабая надежда на то, что все обойдется, что все они останутся живы и самое худшее, что с ними может случиться, – это попавшее в глаз стекло или удар по голове компьютером, неожиданно обретшим способность летать.

Поднявшийся ураган все усиливался. Угол наклона стал таким, что прижатому к сиденью Джо никак не удавалось согнуться в поясе, чтобы защитить лицо.

Возможно, из люков в верхней полке выпали кислородные маски, возможно, самолет был поврежден, поэтому система безопасности сработала не так, как надо, и спасательные маски оказались не у каждого пассажира. Джо не мог знать это наверняка, и ему оставалось только гадать, дышали ли Мишель, Крисси и Нина нормально, или, давясь хлопьями жирной черной сажи, они тщетно пытались словить судорожно раскрытыми ртами хотя бы глоток чистого воздуха.

Плотные клубы дыма заволокли уже весь салон. В самолете – и в «хонде» – стало темно и страшно, как в самой глубокой угольной шахте. В черном тумане зазмеились скрытые до поры язычки пламени, и охвативший пассажиров ужас усилился, ибо никто не знал, в каком направлении будет распространяться огонь и что будет, когда пожар забушует в салоне со всей яростью.

Воздействующая на падающий самолет сила стала такой, что весь фюзеляж судорожно вздрогнул. Огромные крылья трепетали так, словно готовы были вот-вот оторваться, стальные нервюры, шпангоуты и лонжероны стонали и выли, как живые существа, в мучительной агонии, а из-под обшивки раздалась как будто приглушенная оружейная пальба – это отлетали головки болтов. Где-то в чреве погибающего самолета с пронзительным скрежетом разошлись несколько клепаных швов.

Должно быть, Мишель и девочкам показалось, что самолет может развалиться на куски еще в воздухе и ворвавшийся в салон ураган разлучит их, выбросив в ночную темноту, и они, пристегнутые каждая к своему креслу, понесутся к земле поодиночке, но этого не случилось. «Боинг-747», обладавший многократным запасом прочности, был настоящим чудом конструкторской мысли и воплощенным триумфом современной технологии. Несмотря на неполадки гидросистемы и потерю управления, его крылья не отломились, фюзеляж не рассыпался на части. Под вой мощных турбин «Пратт и Уитни», словно бросавших вызов земному тяготению, лайнер падал на землю целиком.

В какой-то момент Мишель, должно быть, поняла, что надежды нет, что они несутся навстречу смерти со все возрастающей скоростью, но, с характерным для нее мужеством и самоотречением, она наверняка думала в эти мгновения только о детях и попыталась как-то утешить их или хотя бы отвлечь. Словно наяву, Джо видел, как она наклоняется к Нине, как прижимает ее к себе и, перекрывая грохот и лязг, задыхаясь от ядовитых продуктов горения, кричит ей на ухо: «Все в порядке, малышка, я с тобой, и я люблю тебя! Ты моя самая лучшая маленькая девочка на свете!»