– Откуда она знает все эти приёмы рукопашного боя?!

Тэкэра Тошайовна смотрела на Хараевского исподлобья. Обычно её безэмоциональное лицо, на котором даже любезная улыбка смотрелась немного неправдоподобно, сейчас было хмурым и обещало боевому декану если не бой, то уж неприятности – однозначно.

– Её мать происходит из древнего рода воителей. Из очень древнего рода, где искусство рукопашного боя является едва ли не столь же естественной частью жизни, как еда и сон. Я не удивляюсь её умениям, это нормально. Ещё вопросы?

– Кто её отец? Почему она не назвала фамилию отца? – горячился декан.

Ректор хоть и мягко встала и отошла к окну, но в каждом её движении было угроза, как в низкой грозовой туче, всё наплывающей и наплывающей из-за горизонта и уже закрывающей полнеба.

Не глядя на Хараевского, она сказала:

– На моей родине, если дети наследуютфамилию матери, то спрашивать об отце не принято.

Хараевский тяжело вздохнул и сказал устало:

– Тэкэра, мы же союзники. Я не понимаю, почему ты её выгораживаешь…

Тэкэра Тошайовна медленно обернулась:

– А я не понимаю другого, уважаемый Ильяс Ниирванович. Потрудитесь объяснить свой столь пристальный интерес к моей протеже!

Декан прямо взвился гадюкой, которой неосторожный охотник наступил на хвост.

– Тэкэра! У неё отличные данные, я хотел бы сам заняться её развитием, но!.. Если её ищет безопасность Короны, то подумай, чем это нам грозит! Нам, всей Академии!

– Слушайте, Хараевский, – в выражении лица Яцумиры сейчас не было даже намека на мягкость или дружелюбие. – Хочешь заниматься с ней – пожалуйста, хочешь развивать – милости прошу. Но в остальное не лезь! В ней нет даже капли сходства с принцессой, портретами которой забиты все газеты. Рада просто молоденькая испуганная девочка, которая потеряла мать! Не цепляй её, понятно?!

Последнее она почти прорычала на самых низких тонах.

– Понятно. Мне всё с тобой понятно, – процедил Хараевский, вставая из-за стола, на котором нервно качался в стаканах и чайнике остывающий чай.

Когда он ушел, чеканя шаг и проговаривая сквозь сцепленные зубы «старая восточная перечница!», ректор едва слышно выдохнула:

– Вот ведь пристали… Что один – хочу посмотреть в глаза адептам, что другой – она сегретто! А у меня – клятва, между прочим!

Подумала, вызывая секретаря: «Могла ли я не влезать в это?» и, подавив вздох, сама себе ответила: «Нет, не могла! Да и девочку жалко…»

***

Я пар{и}ла в тепле и комфорте, передо мной была сложная паутина заклятья, переливавшегося малиновым и бордовым. И хоть она вибрировала от количества магии, рвущейся наружу, но сдерживаемой тонкими замысловатыми нитями плетения, и выглядела при этом угрожающе, мне было не страшно. Я созерцала это зрелище восхищённо, впитывая все узоры, пресечения нитей и расположение узелков, любуясь и одновременно запоминая, пытаkfсь пальцами приблизительно воспроизвести движения, которыми можно было бы вот такое выплести.

Мне было очень уютно, пока неясный шум извне не выдернул меня в мир, где заклятье было лишь плоской картинкой на развороте огромной книги, что лежала передо мной на столе. Стол, обычный стол в читальном зале, рядом что-то торопливо писала Ариша, заглядывая как птичка – одним глазом – в толстую книгу. И шум…

Откуда в библиотеке шум? Я оглянулась.

Адепты толпятся у окон, и даже библиотекари смотрят во двор. Что происходит?

– Дева, долго ещё сидеть тут будешь? – вскочила Ариша, поставив наконец последнюю точку, и тоже устремилась к окну.

Не обнаружив меня рядом, обернулась и бурно стала жестикулировать, а потом и шепотом закричала: «И так почти ничего не видно! Иди скорее!»