Ростом Саня-Карубция был невелик, но очень развит физически. У него даже мордень была мускулистой. И мордень эта сияла. Что-то, видать, раскопал.

– Ну?

– Порядок! – выпалил молодой оперок. – Не надо никакого фоторобота. Можно прямо фотографию размножать.

– А подробнее?

– Вот! – на стол Мыльного лёг лазерный диск. – У них там, оказывается, в интернет-кафе камера слежения. Засветился наш Потрошитель! Jack the Ripper! Пятнадцать ноль восемь. Тик в тик. Показать?

– Показывай.

Санёк-Карубция кинулся к компьютеру, вставил диск, заелозил мышкой по коврику, но увидеть старшему оперуполномоченному так ничего и не удалось, потому что дверь отдела распахнулась вновь.

– Алексей Михалыч! Тут к вам маньяк с повинной пришёл…

Старательно перемалывая зубами таблетку анальгина, опер Мыльный в течение вот уже семи с половиной минут выслушивал излияния раскаявшегося серийного убийцы. Явившийся с повинной доверия не внушал ни малейшего. Особенно настораживало слово «чо».

– Так, – прервал его Алексей Михайлович. – О мотивах потолкуем позже. Давайте по первому случаю. Вот вы говорите: пробили затылок молотком. Где он сейчас?

– Кто?

– Молоток.

– Выбросил.

– Прямо в парке?

– Н-нет… Выбросил в реку.

– Место показать можете?

– Д-да… Да! Конечно.

– Вот карта. Отметьте, где именно.

Поколебавшись, отметил.

– Как попали в парк?

– Пришёл.

– То есть шли пешком от самого дома?

– Нет. От дома – на троллейбусе.

– Маршрут троллейбуса.

– Не понимаю… – оскорблённо произнёс раскаявшийся. – Я пришёл с повинной. Чо ещё надо?

– Ваше дело отвечать, – процедил Мыльный. – Моё дело спрашивать. Маршрут троллейбуса.

Угрохали на убиенного Лаврентия минут двадцать. Взялись за Николая Пешко.

– Чем на этот раз пробивали затылок?

– Я ж сказал! Молотком.

– Тем, который в реку выбросили?

– Нет. Другим.

– И тоже выбросили?

– Да.

– Куда выбросили?

И так битых полтора часа.

– Ладно… – молвил порядком уже измочаленный Алексей Михайлович, доставая из ящика стола два листка бумаги. Контрольный оставил себе, а другой, где точки над «ё» проставлены не были, толкнул через стол сомнительному серийному убийце. – Читайте. Вслух.

Тот пожал плечами и стал монотонно читать:

– Осёдланный, осёдлый, отчёркнутый, отчёрпанный, очёсок, очёчник…

– Всё! – не выдержал Мыльный. – Свободен!

– Чо такое «свободен»?

– Свободен – значит чеши отсюда, двоечник!

Не веря своим ушам, явившийся с повинной поднялся со стула.

– Я буду на вас жаловаться, – дрогнувшим голосом пригрозил он.

И ведь впрямь попёрся жаловаться, придурок. До полковника Непадло дошёл. Узнав о случившемся, Герман Григорьевич явился к старшему оперу лично – до такой степени был взбешен. Или всё-таки взбешён? Да, наверное, так.

– Маньяками разбрасываешься? – гремел он. – К тебе с повинной идут, а ты…

– Псих он, а не маньяк! – огрызался Мыльный.

– А маньяк, по-твоему, не псих? Давай хоть на сутки его задержим!

– Н-ну… на сутки можно… – покряхтев, уступил старший опер, пряча в ящик стола оба листка с проверочными текстами. – Посидит, подумает…

Чёрт знает что! «Осёдланный» – через «ё», «оседлый» почему-то через «е». Свихнуться можно.

Затем пожаловал толстенький и сильно встревоженный редактор газеты «Провинциальные вести».

– Вот, – с бледной улыбкой проговорил он, кладя на стол вскрытый конверт. – Поступило.

Алексей Михайлович извлёк из конверта всё ту же листовку с одинокой жирной буквой «ё». Чёрная метка.

– Ну. Поступило. И что?

– Анонимка, – чуть задохнувшись, пояснил редактор. – Угрожающего содержания.

– А в чём угроза?

– Ну как же! – вскричал редактор. – Мы же «ё» принципиально не используем! У нас даже такая программа в компьютерах, чтобы уничтожала при вёрстке!