Хорошо, что ничего страшного не случилось, а ведь ещё как могло! Когда Соня представила, сколько всего могло произойти, пока она тут тряпочкой стекала, не в силах разогнуться, её замутило.

Енот мог укусить ребенка, оцарапать, тогда пришлось бы срочно ехать в инфекционную больницу, делать уколы, а они и взрослым-то неполезны, не то что малышке.

Но страшный дикий зверь енот даже и не дёргается, висит, словно тряпка. Только цвиркает тихонько и смотрит так умоляюще[5].

Домашний, что ли?

– Марта, милая…

– Мама, он хороший!

С этим спорить было сложно. Для хищника енот вёл себя на редкость прилично[6].

Соня знала дюжину собак, которые после таких объятий могли бы укусить её ребенка, а енот ведет себя словно плюшевая игрушка. А может, он больной?

Бешеный?

Да нет… это как раз вряд ли. Может, просто больной?

– Марта, милая, отпусти его? Нам домой пора.

– Неть!

– Мар-та.

– Хочу инота!

– Марта…

– МА-МА…

Голос у дочери был такой, что Соне вспомнился один из любимых героев и его неподражаемое: «Чует моё сердце, шо мы накануне грандиозного шухера».

И ведь не поспоришь! Потому и классика![7]

– Марта, он может быть больной.

– Неть!

– Марта…

Ребенок понял, что мама сдаётся, и начал дожимать:

– Мама, он в Розиной кроватке спать будет!

Соня тихо застонала. Кажется, енот тоже.

В Розиной кроватке?!

Гррррррр!

Евгений молчал только потому, что мозги-то у него остались человеческие. И эти мозги говорили, что ночевать на улице в незнакомом месте и человеку, и еноту – это хороший способ самоубийства. Быстрого и мучительного. С гарантией.

А жить хотелось.

И если эти две женщины… ладно-ладно, если женщина и ребёнок заберут его с собой, он сможет хотя бы осмотреться, узнать, где находится, дать весточку родным, а не ждать, пока его пустят на шкурку!

Жить Евгению хотелось, вот и пришлось стерпеть даже Розину кроватку, кем бы ни была эта Роза. Зато женщина вздохнула, подошла ближе и присела рядом.

– Марта, отпусти его. Мне надо его осмотреть.

Детёныш почти послушался. Евгения отпустили, и тут же маленькие цепкие ручки перехватили его за хвост. Да с такой силой, что вырваться можно было теперь только без хвоста.

Пальцы с короткими ногтями и без колец дотронулись до его шкурки. Потом до носа.

Цапнуть бы… нельзя! Терпи, Эжен! Надо!

И… кушать хочется! Сил-то он потратил много, а поесть не успел. И в желудке урчит. И вообще…

– Шерсть чистая, нос холодный, глаза ясные, чистые… ты не ручной, часом?

Соня и не удивилась особо, когда енот цвиркнул и подставил ухо под её пальцы. Чеши, давай!

Точно, ручной.

Ах вы, сволочи!

Ругалась Соня не просто так, да, её город – не Москва, но крупный областной центр. И в нём тоже водятся богатые люди. И – любители экзотов.

Да-да.

И пираний в реку выпускали, правда, они подохли в первую же зиму, и крокодила обнаруживали эмчеэсовцы – несчастное животное с наступлением заморозков решило спасать свою жизнь.

Ага, на ближайшем дворе. Как уж деревенский житель был счастлив, обнаружив у себя в курятнике крокодила и уменьшившееся поголовье куриц – словами не передать. Речь его местный канал скромно заменил вежливым писком.

Про красноухих черепах, попугаев, обезьян, змей и прочую радость, которая берётся под девизом: «ой, ну какая ж лапочка» или «ваще как круто!» – Соня тоже знала.

Сначала она лапочка, а потом выясняется, что и кормить лапочку надо, и уход ей нужен, и характер у неё есть, и вообще с метровым крокодилом дома неудобно как-то… да и крокодил не дрессируется. Это единственное животное, которое точно знает, что человек – пища, а пища командовать не должна. Хотя, говорят, крокодилы умные.