Как ни странно, но избавление пришло оттуда, откуда его Жора совсем не ждал: он загремел в армию и попал туда, где царили суровые законы и были самые жестокие и лютые дембеля – в спецназ.

Первое время он вообще не помнил себя.

Утро начиналось с непривычно раннего подъёма. Опаздывавших загоняли нещадными пинками и тычками в строй свирепые сержанты из старослужащих, для которых не было никаких законов, кроме своих собственных. Старшина-прапорщик, боров килограмм ста пятидесяти бешено вращал глазами. Тех, кто пробовал жаловаться на суровость казарменных порядков либо награждал усиленными нарядами в самые гнусные места, либо заводил в каптёрку и бил собственноручно под улюлюканье заслужившихся «дедов».

В пять ноль-ноль они уже совершали марш-бросок с полной выкладкой. Потом целый день занятий, где их учили только одному – убивать. Вечером заступление в наряд или, если случалось остаться в казарме, то мордобой и унижения со стороны «дедов».

В первые полгода армейской жизни Жора полностью забыл, кем он был. Воспоминания о прежней жизни провалились куда-то в бездонные глубины его памяти и больше не всплывали оттуда, оставив его один на один с этим адом, которым стала его жизнь. Пока он бодрствовал, он был под чутким взглядом «дедов», которые не давали ни ему, ни другим ни минуты продыху. Когда он спал, то спал как убитый, без снов. Он будто проваливался в чёрное небытиё, едва коснувшись жёсткой ватной подушки, и возвращали его к жизни лишь поутру пинки сержанта.

В армии Жора вообще забыл, что он мужчина и стал изредка вспоминать об этом лишь когда миновал первый год его службы. Но это было уже что-то другое. За этот год из хлюпика он превратился в плотно сбитого громилу, незаметно обросшего грудой мыщц. Его мысли стали грубее, прямее и проще, и себя прежнего он вспоминал не иначе, как с презрением, за что несказанно был благодарен суровой школе спецназа.

Когда минуло полтора года службы, Жора уже был сержантом и сам с не меньшим удовольствием гонял хлюпиков-новобранцев, воспитывал и бил им морды. Тогда он узнал, что по ночам в старшинской каптёрке бывают водка и женщины, и что, когда они выпьют, то бывают распутны не меньше, чем в мужских баснях, да и сами эти басни теперь выглядели блёкло и тускло на фоне того, что творили по ночам бабёнки из соседней деревни и дембеля-деды из спецназа.

В свой родной город Жора вернулся из армии совершенно другим человеком и внезапно обнаружил, что все женщины лежат у его ног, – выбирай по вкусу, какую хочешь. Правда, они были уже старше, эти женщины, с которыми он имел дело, и уже не требовали длительных ухаживаний, удовольствуясь принципом «сто грамм, прогулка на трамвае – и я твоя навек или на ночь». И всё бы было у Жоры ничего, если бы не встретилась ему Вероника.

Она прохладно встретила первый натиск бравого кавалера, и он заболел ей. Эта туша, которая познала не одну развратную оргию, ничего не смогла поделать с вновь проснувшейся душой, требовавшей и желавшей любви. Она была так неуместна в ней, что эта внутренняя дисгармония выплеснулась во внешний мир и закончилась женитьбой Жоры Бегетова, с которой, видимо, и начались все его злоключения: женщины все куда-то разом испарились, и теперь он лежал спиной к спине с бесстрастной женой, и некому было его согреть.

«Проскочу или нет?» – думал Гладышев, с опаской косясь на милиционера, сидевшего на вахте при входе. Милиционер разговаривал с каким-то мужчиной, видимо, знакомым, не обращая пока внимания на Гладышева.

Необходимо было иметь пропуск, которого у Гладышева не было, и он опасался, как бы не получилось, что его не пропустят.