Минуту мы молчали. Ева-Мария смотрела на меня с кривой улыбкой, словно зная, что у меня на языке раскаленным железом горит вопрос, но я не могла заставить себя спросить: кем ей приходится преступный Лучано Салимбени и что ей известно о гибели моих родителей?

– Твой отец считал, – продолжала Ева-Мария, нарушив неловкое молчание, – что маэстро Амброджио зашифровал в этой фреске целую историю, трагедию, о которой нельзя было открыто говорить. Смотри, – указала она на фреску. – Видишь маленькую птичью клетку на верхнем окне? Что, если я скажу тебе, что это здание – палаццо Салимбени, а человек, которого можно разглядеть внутри, – сам Салимбени, восседает на троне как король, и у его ног пресмыкаются люди, униженно умоляя ссудить их деньгами?

Почувствовав, что этот разговор причиняет боль Еве-Марии, я твердо решила не позволить прошлому разделить нас.

– Кажется, он у вас не в почете?

Она ответила с гримасой:

– О, это был великий человек. Но маэстро Амброджио его недолюбливал, разве ты не замечаешь? Смотри, здесь свадьба, здесь танцует печальная девица, а там – птичка в клетке. О чем говорят эти символы? – Я не ответила, а Ева-Мария посмотрела в окно: – Мне было двадцать два, когда я вышла за него. За Салимбени. Ему было шестьдесят четыре. По-твоему, это неравный союз? – Она посмотрела мне в глаза, пытаясь прочесть мои мысли.

– Не обязательно, – ответила я. – Вы же знаете, что моя мать, например…

– Ну а я вышла, – оборвала меня Ева-Мария. – Мне казалось, он очень стар и скоро умрет. Зато он был богат, и теперь у меня красивый дом. Ты обязательно должна приехать ко мне в гости в самое ближайшее время.

Озадаченная неожиданной откровенностью и последовавшим приглашением, я ответила только:

– Да, конечно, с удовольствием.

– Отлично! – Она покровительственно положила руку мне на плечо. – А теперь найди на фреске героя!

Я чуть не прыснула. Ева-Мария Салимбени была непревзойденным виртуозом в искусстве менять тему.

– Ну же, – нетерпеливо сказала она, как учительница перед классом ленивых детей. – Где здесь герой? На фресках всегда есть герой, это закон жанра.

Я послушно принялась разглядывать фигуры.

– Кто угодно может быть им.

– Героиня в городе, – сказала Ева-Мария, ткнув пальцем в воздух. – И очень печальна. Значит, герой должен быть?.. Смотри! Слева изображена жизнь в пределах городской стены. Посередине Порта Романа, южные городские ворота, делят фреску на две части. А на правой стороне…

– Да, поняла, я уже вижу, – перебила я, оказываясь способной ученицей. – Это парень на лошади, уезжающий из города.

Ева-Мария улыбнулась – не мне, а фреске.

– Красивый юноша, правда?

– Сногсшибательный. А почему на нем такая эльфийская шляпа?

– Он же охотник. Видишь, у него ловчий сокол, и он явно собирается его пустить, но что-то его удерживает. Другой мужчина, более смуглый, который идет пешком с ящиком с красками и кистями, что-то ему говорит, и наш молодой красавец наклоняется назад в седле, чтобы расслышать.

– Может, пеший человек хочет, чтобы он остался в городе? – предположила я.

– Может. Но что случится, если он останется? Смотри, что маэстро Амброджио поместил прямо у него над головой, – виселицу! Малоприятная альтернатива. – Ева-Мария улыбнулась. – Как ты думаешь, кто он?

Я ответила не сразу. Если фреску написал тот самый маэстро Амброджио, чей дневник я сейчас читаю, и если несчастная девушка в тиаре, окруженная танцующими подругами, действительно моя прапрапра… Джульетта Толомеи, тогда человек на лошади может быть только Ромео Марескотти. Но у меня не было желания посвящать Еву-Марию в мои недавние открытия, равно как и говорить об источнике моих знаний. В конце концов, она Салимбени. Поэтому я лишь пожала плечами: