– Не дождетесь, – сказала я, с глухим стуком опуская рюкзак на пол. – Тебе помочь обирать дом или сама справишься?

Смех Дженис немного напоминал китайские колокольчики на крыльце соседей, которые они повесили специально, что бы раздражать окружающих.

– Это Арчи, – сообщила она в своей одновременно деловой и небрежной манере. – Он дает нам двадцать косых за весь этот хлам.

Сладкая парочка направилась ко мне. Я смотрела на них с отвращением.

– Этот щедрый мужчина явно питает слабость ко всякому хламу.

Взгляд Дженис стал ледяным, но она быстро справилась с собой. Сестра очень хорошо знала, что мне начхать на ее мнение и что ее гнев меня только забавляет.

Я родилась на четыре минуты раньше и, что бы Дженис ни сделала и ни сказала, всегда буду на четыре минуты старше. Даже если, по мнению Дженис, она ультразвуковой заяц, а я тормозная черепаха, мы обе понимали – она может самоуверенно нарезать вокруг меня круги сколько душе угодно, но ей никогда не сократить этот крохотный разрыв.

– Ну ладно, – решился Арчи, с надеждой поглядывая на открытую дверь. – Я, пожалуй, поеду. Приятно было познакомиться, Джулия… вы же Джулия, верно? Дженис мне о вас все рассказала. – Он нервно засмеялся. – Продолжайте трудиться во благо!

Дженис любезно помахала вслед Арчи, подождав, пока за ним захлопнется дверь, затянутая москитной сеткой. Едва он оказался за пределами слышимости, ангельское личико сестры вмиг превратилось в демоническую маску.

– Нечего на меня так смотреть! – прошипела она. – Я пытаюсь выручить для нас хоть какие-то деньги. Ты же ничего не зарабатываешь!

– Но у меня нет и твоих… расходов, – кивнула я на ее последний апгрейд, мощно выпирающий под облегающим платьем. – Слушай, Дженис, а как они проталкивают туда эти штуки? Через пупок?

– Слушай, Джулия, – передразнила меня Дженис, – а каково ходить плоской как доска?

– Прошу извинить меня, леди, – сказал Умберто, вежливо вставая между нами, как делал десятки раз, – но нельзя ли перенести этот увлекательный обмен любезностями в библиотеку?

За Дженис было не угнаться. Когда мы вошли, она уже вальяжно развалилась в любимом кресле тети Роуз, пристроив джин и тоник на вышитой подушке с изображением охоты на лис, которую я собственноручно вышила крестиком в старших классах, пока моя сестрица азартно охотилась на двуногую дичь.

– Что? – взглянула она на нас с плохо скрываемой ненавистью. – Вам не кажется, что половина бабкиной выпивки по праву принадлежит мне?

Затевать свару над чьим-либо мертвым телом – классический репертуар Дженис. Отвернувшись от нее, я подошла к застекленной двери на веранду. Любимые терракотовые цветочные горшки тетки Роуз стояли словно ряды плакальщиков; цветы безутешно опустили головки. Это показалось мне странным – обычно Умберто поддерживал в саду идеальный порядок. Видимо, это занятие в одночасье ему опостылело с уходом хозяйки и благодарного зрителя.

– Странно, что ты еще здесь, Бёрди[4], – сказала Дженис, покачивая бокалом с коктейлем. – На твоем месте я бы уже катила в Вегас с нашим столовым серебром.

Умберто не ответил (он перестал общаться с Дженис напрямую много лет назад) и обратился ко мне:

– Похороны завтра.

– Ушам не верю, – вновь подала голос Дженис, перебросив ногу через подлокотник. – Ты все распланировал, не спросив у нас?

– Это ее пожелание.

– Что еще интересного скажешь? – Высвободившись из мягких объятий кресла, Дженис поправила платье. – Мы хоть получим свою долю? Надеюсь, тетка не воспылала любовью к Обществу защиты домашних животных?

– Нельзя ли поуважительнее? – резко сказала я.

На секунду-другую Дженис вроде бы присмирела, но тут же передернула плечами, как делала всегда, и снова взялась за бутылку с джином.