Ничуть не задетая моим равнодушием, Ева-Мария притянула меня поближе и прошептала на ухо:

– Ничего не говори, я хочу сделать сюрприз. О, ну какой же он у меня красавец! – Она воркующе засмеялась и повела меня к машине: – Чао, Сандро!

Молодой человек обошел седан, чтобы нас приветствовать.

– Чао, madrina![7] – Он расцеловал крестную мать в обе щеки и без возражений вытерпел поглаживание по густым черным волосам. – Bentornata![8]

Ева-Мария сказала правду. Ее крестник был убийственно хорош собой, и хотя меня вряд ли можно считать авторитетным источником в отношении типичного поведения женщин, думаю, при виде его женщины падали штабелями.

– Алессандро, я хочу тебя познакомить. – Было заметно, какого труда бедной женщине стоит сдержать ликование. – Это моя новая подруга, мы познакомились в самолете. Ее зовут… Джульетта Толомеи, представляешь?!

Алессандро заинтересованно посмотрел на меня глазами цвета сушеного розмарина, от которых Дженис заплясала бы румбу по всему дому, извиваясь в нижнем белье и подвывая в импровизированный микрофон из щетки для волос.

– Чао! – сказала я, соображая, уж не поцелует ли он и меня заодно.

Не поцеловал. Оглядев мои косички, мешковатые бермуды и шлепанцы, Алессандро криво улыбнулся и что-то сказал по-итальянски.

– Извините, я не понимаю по…

Увидев, что непривлекательная американка еще и ни бум-бум по-итальянски, крестник Евы-Марии потерял ко мне всякий интерес. Не повторив по-английски предыдущую фразу, он бросил:

– Багажа нет вообще?

– Куча. Но все отправилось в Верону.

Через пару секунд я уже сидела на заднем сиденье седана рядом с Евой-Марией, и мы мчались по прелестной Флоренции. Убедив себя, что угрюмое молчание Алессандро явилось сугубым следствием плохого знания английского – мне-то что? – я упивалась бурлившим внутри возбуждением. Я снова здесь, в стране, дважды выплюнувшей меня за свои границы, да еще и успешно просочилась в модный класс. Мне не терпелось позвонить Умберто и обо всем рассказать.

– Ну что, Джульетта, – сказала Ева-Мария, с удобством устроившись на мягком сиденье, – я буду осторожна и не скажу… слишком многим, кто ты.

– Я? – чуть не засмеялась я. – Я же никто!

– Как так – никто? Ты Толомеи!

– Вы мне только что сказали, что Толомеи жили очень давно.

Ева-Мария коснулась указательным пальцем кончика моего носа:

– Нельзя недооценивать влияние событий, случившихся много времени назад. Это прискорбный недостаток современных мужчин. Советую тебе, гостья из Нового Света, больше слушать и меньше говорить. Здесь родилась твоя душа. Поверь мне, Джульетта, здесь ты встретишь людей, для которых ты значишь очень много.

Я покосилась в зеркало заднего вида и встретилась взглядом с прищуренными глазами Алессандро. Виной тому английский или нет, он явно не разделял симпатии крестной мамы к моей особе, но был слишком хорошо воспитан, чтобы озвучить свое мнение. Поэтому он согласился терпеть мое присутствие в своей новой машине, коль скоро я буду благодарно знать свое место.

– Толомеи, – продолжала Ева-Мария, которую ничуть не заботила очевидная неприязнь ко мне ее крестника, – это одно из самых богатых и влиятельных семейств в истории Сиены. Они были частными банкирами и исконно соперничали с нами, Салимбени, за влияние в городе. Доходило до того, что наши предки поджигали друг другу дома и убивали детей в постелях.

– Так мы были врагами? – поразилась я.

– Еще бы! Смертельными! Ты в судьбу веришь? – Ева-Мария положила руку на мою и легонько сжала. – Я верю. Наши семейства, Толомеи и Салимбени, исстари враждовали, тяжко, кроваво… В Средние века мы бы резали друг дружке глотки, как Монтекки с Капулетти. – Она посмотрела на меня в упор: – В двух семьях, равных властностью и славой, в Сиене пышной разгорелся вновь вражды минувших дней раздор кровавый…