– Уверена.

– Я не могу остаться. – Казалось, Стивен хочет сказать что-то еще, он даже открыл рот, но слышный лишь ему колокол вновь сбил с мысли, и он промолчал. – Всего наилучшего!

Стивен встал и, небрежно поклонившись, вышел.

На улице колокол продолжал звонить. Стивен шел словно в тумане. Он уже добрался до Пиккадилли, как неожиданно ему навстречу из переулка выскочил разносчик в фартуке, волочивший корзину с рыбой. Пытаясь обойти разносчика, Стивен столкнулся с дородным джентльменом в синем сюртуке и бедфордской шляпе, стоявшим на углу Альбемарл-стрит.

Джентльмен посмотрел на Стивена и испугался: перед ним маячило черное лицо, черные руки подбирались к его карманам. Не обращая внимания на приличный костюм и респектабельный вид Стивена, джентльмен решил, что его хотят ограбить, и поднял зонтик, чтобы защититься.

Всю свою жизнь Стивен прожил в страхе перед этим мгновением. Сейчас позовут констебля, его поволокут к мировому судье, и даже покровительство сэра Уолтера Поула не спасет бедного дворецкого! Разве английские судьи поверят, что чернокожий не обязательно грабитель и лжец? Разве негр может быть приличным человеком? И хотя сейчас решалась его судьба, Стивен взирал на происходящее словно со стороны, как на пьесу за толстым стеклом или сценку на дне глубокого пруда.

Дородный джентльмен смотрел на Стивена со смесью гнева и страха. Он уже открыл рот, чтобы разразиться упреками, но внезапно начал меняться. Туловище стало стволом, руки (уже не две, а намного больше) раскинулись в разные стороны и обратились ветками, лицо покрылось корой и взмыло на двадцать футов вверх, а шляпа и зонтик оказались густой кроной плюща.

«Дуб. На Пиккадилли, – подумал Стивен, впрочем не особенно удивившись. – Странно».

Изменилась и улица. Мимо Стивена только что проезжала карета. Очевидно, она принадлежала какой-то важной персоне: на запятках стояли два лакея, дверцы украшал герб. Карету везла четверка лошадей серой масти. На глазах Стивена лошади истончились и удлинились, превратившись в купу серебристых берез. Карета обратилась зарослями падуба, а кучер и лакеи – совой и соловьями и тут же упорхнули прочь. Только что джентльмен с дамой прогуливались по улице, но вот они выпустили ветки, и на их месте вырос куст бузины, а там, где мгновение назад пробегала собака, торчали сухие папоротники. Небо словно втянуло в себя газовые фонари, и они замигали звездами на фоне узора из голых ветвей. Пиккадилли сузилась до едва различимой тропинки в сумрачном зимнем лесу.

Стивен ничему не удивлялся, словно во сне, где все подчиняется собственной логике. Более того, он как будто всегда знал, что от Пиккадилли рукой подать до волшебного леса.

Стивен пошел по тропинке.

В лесу было тихо и темно. Над головой сияли немыслимо яркие звезды, древесные стволы угадывались по черным силуэтам, где звезд не было.

Тупая серая тоска, что целый день окутывала его разум и дух, отступила, и Стивен стал размышлять о занятном вчерашнем сновидении. В этом сновидении некто в зеленом сюртуке и с волосами, словно пух на отцветшем чертополохе, привел его в странное место, где он до утра танцевал с удивительными партнершами.

В лесу печальный звон колокола звучал громче, чем в городе, и Стивен шел по тропе на звук. В скором времени он приблизился к громадному каменному дому с сотней окон, из некоторых струился слабый свет. Дом окружала высокая стена. Стивен прошел сквозь нее (не поняв как – в стене не было прохода) и оказался посреди широкого унылого двора, усеянного черепами, обломками костей и ржавыми доспехами. Казалось, они лежат тут столетия. Несмотря на громадный размер дома, внутрь вела низенькая дверца, и Стивену пришлось пригнуться, чтобы войти. Его немедленно окружила толпа нарядно разодетых людей.