Мистер Лассельс шепнул мистеру Дролайту на ухо, что, оказывается, добрые дела чреваты фамильярным обращением большого количества мужланов и он постарается их больше не совершать. По счастью, мужланы так радовались, что не заметили его досады.

Вскоре стало известно, что мисс Уинтертаун встала с постели и, опираясь на руку мистера Норрелла, вышла в гостиную, где села в кресло у камина и попросила чаю.

Дролайта и Лассельса пригласили в уютную маленькую гостиную, где они нашли мисс Уинтертаун, ее мать, сэра Уолтера, мистера Норрелла и нескольких слуг.

Миссис Уинтертаун и сэр Уолтер выглядели так, будто это они за ночь посетили несколько потусторонних миров, такие серые и осунувшиеся были у них лица; миссис Уинтертаун плакала, а сэр Уолтер время от времени проводил рукой по бледному лбу как человек, которому приснился кошмарный сон.

Мисс Уинтертаун, наоборот, казалась весьма спокойной и собранной, словно провела весь вечер в кругу семьи. Она была в том самом изящном платье, в котором Дролайт и Лассельс видели ее в последний раз. Она поднялась и улыбнулась Дролайту:

– Мы с вами едва знакомы, сэр, но мне сказали, как многим я вам обязана. Боюсь, мой долг вам неоплатен. То, что я здесь, во многом результат ваших усилий и настойчивости. Спасибо, сэр. Большое, огромное спасибо.

И она протянула ему обе руки.

– Ах, сударыня! – вскричал Дролайт, рассыпаясь в поклонах и улыбках. – Поверьте, для меня было величайшей че…

Он осекся и на мгновение замолчал.

– Сударыня? – Дролайт коротко, смущенно хохотнул (что само по себе было ему несвойственно).

Не выпуская пальцев мисс Уинтертаун, он огляделся, словно ища кого-нибудь, кто сможет ему помочь, потом поднял ее руку и показал девушке. Та ничуть не испугалась, но явно удивилась; она повернула ладонь так, чтобы увидела мать.

У нее недоставало мизинца на левой руке.

Октябрь 1807 года

Как было замечено (дамой бесконечно более умной, нежели автор этих строк), мир благорасположен к тем, кто женится или умирает в юные лета. Вообразите же интерес к мисс Уинтертаун! Ни одной юной леди еще не удавалось умереть во вторник, воскреснуть в ночь на среду и выйти замуж в четверг; некоторые даже считали, что для одной недели волнующих событий многовато.

Все желали видеть счастливицу. Большинство слышало только, что при переходе из нашего мира в иной и обратно она лишилась мизинца. Всех занимало: изменилась ли она в чем-нибудь еще? Об этом слухи умалчивали.

В среду (наутро после счастливого оживления) все главные участники событий, как сговорившись, хранили молчание; визитеры, прибывшие на Брунсвик-Сквер, узнали только, что мисс Уинтертаун и ее матушка отдыхают; на Ганновер-Сквер прислуга давала такой же ответ: мистер Норрелл очень утомился и не может никого принять; что же до сэра Уолтера Поула, то его местопребывание выяснить не могли (хоть и подозревали, что он у миссис Уинтертаун на Брунсвик-Сквер). Если бы не мистер Дролайт и мистер Лассельс (всеобщие благодетели!), город так и прозябал бы в мучительном неведении. Без устали разъезжали они по Лондону и успели за одно утро посетить бесчисленное множество гостиных. Невозможно сказать, сколько приглашений на обед получил мистер Дролайт в тот день – счастье, что он никогда не был усердным едоком, а то не миновать бы ему расстройства пищеварения. Пятьдесят или более раз он описывал, как после воскрешения мисс Уинтертаун рыдал вместе с ее матушкой, как сэр Уолтер Поул пожал ему руку со словами самой искренней признательности; как он умолял сэра Уолтера не благодарить его и как миссис Уинтертаун настояла, чтобы их с мистером Лассельсом отвезли домой в ее собственной карете.