Жизнь Джона, как жизнь многих вестсайдцев, в значительной степени проходила внутри пары-другой кварталов, образовывавших ближайшую округу. Фармацевт Джона, доктор Саид Сабер, управлял вестсайдской аптекой на Коламбус-авеню, за углом от «Дакоты». Покупал ли Джон подгузники для Шона или забирал лекарство по рецепту, он неизменно поправлял скромного выходца с Ближнего Востока – тот упорно обращался к нему «господин Леннон». Джон реагировал мгновенно, раз за разом поправляя аптекаря. «Саид, я Джон. Просто Джон», – говорил он. Подбиравший ему очки доктор Гари Трейси держал магазин чуть дальше на север по Коламбус-авеню, угол 74-й. В последние несколько лет он обеспечивал Джона его каноническими «бабушкиными» очками, хотя в выборе солнцезащитных очков вкус битла к тому моменту изменился и Леннон тяготел к современным моделям. Каждые несколько месяцев он приходил посмотреть на новую коллекцию оправ. «Он не тратил много времени, чтобы выбрать вещь, – вспоминает оптик. – “Мне нужно это или вот это”, – и заказ оформлялся». Леннон мог долгое время не стричься, и иногда между его визитами к парикмахеру проходило 18 месяцев. Чаще всего он захаживал в модный салон «Визави» в двух шагах от «Дакоты», по адресу Западная 72-я, 111 (11).

Но, как правило, Джон замыкался в себе, сводя общение к минимуму. Семидесятые катились к концу, и «Дакота» превратилась в своего рода «убежище с позолотой» для бывшего битла, который одиноко проводил почти все время в спальне на седьмом этаже. Она была скрыта от глаз, роль импровизированной двери выполняла занавеска из бусин, а с высоты его спальни открывался вид на западную часть Центрального парка. Но от вида для Джона не было никакого толку – белые жалюзи на большом окне вечно оставались закрытыми. Почти все дни он проводил, сидя со скрещенными ногами на большой кровати, матрац и пружинная сетка которой стояли на двух старых церковных скамьях. Ему «нравилось думать о том, сколько людей преклоняли колени для молитвы на этих скамьях. И скамьи напитались духовным совершенствованием, благодарностью и добрыми пожеланиями». На гигантском телеэкране с выключенным звуком мерцали кадры мыльных опер. Звуки издавало только портативное радио, настроенное на волну классической музыки. Джон в шутку называл телевизор своим «электронным камином». Зависимость Джона от телетрансляций не была особым секретом для жильцов «Дакоты». Это мог засвидетельствовать его сосед, популярный американский кинокритик Рекс Рид. Когда Рид подписал петицию, чтобы помочь Джону в его бою с иммиграционными властями, битл отблагодарил его подпиской на программу телепередач. «Это была его библия. Все, что он делал, – лежал обдолбанный, глядя в телевизор», – вспоминал потом сосед (12).

Но Джон нуждался в гигантском Sony, чтобы ни о чем не думать и отвлекаться, и с этой же целью радиоприемник мог транслировать заурядный музыкальный фон. Всепобеждающей страстью Леннона было печатное слово. Спальню-укрытие заполняли горы хлама, который может оставить после себя ненасытный читатель: книги и журналы были разбросаны по всей комнате вперемешку с пустыми кофейными чашками и пепельницами, до краев наполненными окурками сигарет «Житан». Судя по названиям газет, пристрастия Джона были самые широкие – от бульварной National Enquirer и Weekly World News, статьи в котором заставляли глаза лезть на лоб[7], до высоколобых Scientific American и Economist. А книги Джон читал вообще все, какие попадали в руки: от мудреных томов, посвященных оккультизму и азиатской философии, до недавнего бестселлера Стадса Теркела «Работа» или «Двойной спирали», популярного опуса об открытии ДНК. Вечная легкая добыча для политических публицистов, Джон с наслаждением читал все последние издания – автобиографический бестселлер Гордона Лидди «Воля» и «Влюбленные мужчины» Нэнси Фрайдей. Или же он удовлетворял свой литературный аппетит старыми и любимыми Льюисом Кэрроллом, Ноэлем Кауардом и Сомерсетом Моэмом. И все это время на стене над головой Джона висел редко покидавший это место