– Да, господин Кавасаки-сан, это так, – ответила Кэори и поклонилась начальнику. – Конечно же, это так.

Когда секретарша вышла из кабинета, Кавасаки вынул из нижнего яшика стола магнитофон и вставил в него кассету. Эти волосатые наркоманы не стоят и одного ноготка Эми и Юми1! Кавасаки надел наушники и нажал на клавишу. Две юные японки запели о своих первых в жизни каникулах любви:

Подчиняясь сигналу невидимого таймера, светильники, вмонтированные в покрытый белым ковром пол спальни, мягко засветились жёлтым светом. Йоко откинула стёганое атласное одеяло и села на краю огромной кровати. Во рту и желудке у неё было такое ощущение, как будто она всю ночь сосала медную ручку от дверного замка своей спальни.

Похоже, что в этом нелепом супермаркете под названием жизнь одним можно хапать всё, что подворачивается под руку, а другим нужно платить за каждую мелочь. И сегодняшнее утро, кажется, является одним из таких взносов, которые она должна внести в кассу жестокого супермаркета, где скурпулёзно подсчитывается баланс каждого из живущих.

Но главное, конечно, не это. Сейчас у Йоко в голове помещалась только одна мысль. Эта мысль, заняв весь объём мозга, ворочалась там, словно жирная навозная муха, не оставляя места другим мыслям.

Йоко сняла ночную рубашку и швырнула её на кресло, стоявшее рядом с кроватью. Сунув ноги в мягкие тапочки, она прошла в туалетную комнату. Здесь все устройства – биде, сливной бачок, раковина умывальника и даже вешалка для полотенец были изготовлены из настоящего розового китайского фарфора. Когда Йоко вошла в комнату, таким же мягким розовым светом зажглись светильники, плавно погаснув, когда она вышла.

В матовой глубине огромного венецианского зеркала, висевшего в ванной, Йоко увидела своё отражение – обнажённое тело сорокасемилетней женщины. На обрамлённом растрёпанными волосами бледном лице, глядевшем на неё из зеркала, чёрными агатами горели глаза. Низ живота пересекал розовый рубец – след от кесарева сечения, которому их с Джоном сын был обязан своим рождением. Её свисающие груди, немаленькие для её комплекции, но не поддерживаемые лифчиком, тоже не прибавляли её облику женской красоты.

Йоко вздохнула. Вот с таким активом ей приходится удерживать возле себя, наверное, самого желанного мужчину из живущих на земном шаре. Это, пожалуй, посложнее, чем вертеть на палочках десять тарелочек, стоя на бочках, как это делал жонглёр в цирке её детства.

Хотя, своим обострённым женским чутьём Йоко чувствовала, что вскоре в их с Джоном жизни что-то должно случиться. Что-то неизбежное и очень плохое.

Йоко подошла к креслу и разыскала валявшиеся там трусы и лифчик. Нужно успеть одеться к приходу Кита. Торопливо натянув джинсы и чёрную рубашку, которую она носила уже вторую неделю, Йоко вновь подумала:

«Ну, когда же придёт Кит?..»

Это и была та жирная навозная муха, которая ворочалась у неё в голове с того самого момента, когда она проснулась.

За минувшие годы Йоко привыкла доверять только самой себе. Конечно, это делает людей немного одинокими, но, что поделать, если в супермаркете нужно платить за каждую мелочь. Её одиночество это и есть та самая плата за свободу.

Если разобраться, то Джон тоже одинок. Очень одинок. Кроме неё у Джона никого нет. Он сам говорил ей это много раз.

Впрочем, всё же у неё есть помощник – мистер Грин, её личный секретарь с окладом две с половиной тысячи в неделю и большой знаток снадобий для разных случаев жизни. Вот и сегодня они проговорили с ним в её кабинете почти до рассвета. Кажется ей предоставляется возможность доказать, что тогда, в студии она не шутила…