Маша отправилась к женщине, та отошла от печки, чтобы девушка заглянула в духовку.

– Который час? И когда ужин? – Спросила Банни, глотая слюни и осторожно присаживаясь на стул.

– Уже восемь. Сейчас Ум-Раид закончит с рисом, и будем ужинать. А у меня в печи подходят последние булочки, – улыбнулась Маша, взглянув на подругу. – Почти сто пятьдесят штук получилось!

– Для чего они? Зачем так много?

– К нам в гости пришел сын Ум-Раид со своей семьёй. Его и зовут Раид, собственно. Он старший сын. В семье, когда появляется мальчик – его родителей, перестают называть по имени. Отныне они мама Раида и папа Раида.

– А как же зовут твоего дядю? – Заинтересовалась Банни, позабыв про голод.

– До сих пор по имени – ведь он еще не обзавелся наследником. И это его немного нервирует. Но, Рана́ молодая, ей всего тридцать два – успеет! Пока что, дядя Ахмэд отец четырех прекрасных девочек.

– Сколько лет твоему дяде, если не секрет?

– Отчего же – не секрет, конечно. Ему сорок восемь. Он всю жизнь преподает в университете на шара Джама. Там он и познакомился с Рана́ – она была его студенткой.

– А разве на востоке так бывает? – Удивилась модель.

– Любви все возрасты покорны,– вспомнила фразу Пушкина Маша.

Ей нравилось быть носителем двух таких разных и непохожих друг на друга культур. Казалось, что это делает её особенной. И пусть многие над ней смеются и подтрунивают – она может заткнуть их всех, если захочет. И «Евгения Онегина» процитирует, и стихи Омара Хаяма в оригинале прочтет! Вот так.

– Раида, тоже называют Абу-Муса,– продолжила Маша.

– У него есть сын по имени Муса,– сообразила модель.

– Верно. Но ты можешь называть его просто Раид.

– Ты мне чуть позже всё повтори, а то я уже запуталась.

Маша кивнула, и достала из печи булочки. Запах свежеиспеченной сдобы распространился по кухне.

– Сто пятьдесят булочек… Невероятно, – усмехнулась Банни.

– Мужчины уже жарят на гриле мясо. Будем делать гамбургеры,– пояснила Маша. Ум-Раид что-то сказала ей по-арабски, и она живо добавила: – Зря усмехаешься – после ужина нам поручили вымыть всю посуду!

Улыбка сползла с лица модели.

– Хамада! – в кухню ворвалась Зоа́, и с разбега прыгнула на руки к Банни. – Ктир хэллю!

– Ты очень красивая! – перевела гримерша. – А хамада – это по-арабски фея. Как только они увидели тебя спящую, ты им напомнила то ли принцессу, то ли фею с белоснежными локонами.

Опешившая модель покосилась на девочку – у той не хватало двух передних зубов. Но это не портило малышку. Она такая живая! Вжалась в девушку, словно та была ей родной.

– Похоже, кто-то действительно ждал фею. Зубную,– пробормотала Банни, исследуя пальцем, пустую верхнюю челюсть Зоа́. – Ей лет шесть? – спросила она у Ум-Раид, оказавшейся около стола рядом с ней.

– Ум-Раид плохо понимает по-английски,– пояснила Маша.

Но женщина кивнула модели, а затем перевела свой взгляд на огромную кастрюлю с ароматным пловом-мансаф. Из её уст послышался ряд непонятных для Банни фраз.

– Нахваливает саму себя,– улыбнулась подруге гримерша.

Затем Ум-Раид стала что-то показывать и говорить, обращаясь к модели. Глаза девушки забегали, она даже посмотрела на Зоа́, умостившуюся у неё на коленях, но та лишь улыбалась беззубой улыбкой.

Спасла ситуацию Маша, вручая Банни большущее блюдо и ложку:

– Ум-Раид попросила тебя выложить мансаф на тарелку и посыпать его жаренными орешками, пока она пойдет к себе, чтобы помолиться.

– Okey,– согласилась девушка, снимая с себя малышку и аккуратно пересаживая на стул. Но та, мгновенно подскочила и побежала за орехами.

– Маленькая помощница,– догадалась Банни, а сама открыла крышку кастрюли.