Они спускаются по коридору в сторону атриума. Ковер из шкуры белого медведя, с головой и широко распахнутыми глазами, лежит в проходе. Он выглядит почти как живой. Поморщившись, Джейн обходит его стороной и потирает уши, пытаясь избавиться от шума. Дом не то гудит, не то поет, издавая слабые высокие звуки, похожие на скулеж. С таким звуком ветер пробирается по трубам. На самом деле Джейн не вполне это понимает. Фоновые шумы имеют свойство проникать в подсознание, селиться там и даже что-то изменять, и все это совершенно незаметно.

Приближаясь к центру Дома, Айви замедляет шаг. Они оказываются на последнем, третьем этаже. Айви выбирает ответвление коридора, ведущее налево. Джейн неотступно следует за ней, в какой-то момент обнаруживая, что идет по одному из балконов-мостов, которые видела из приемного зала. По одну сторону – зал, по другую – внутренний сад. Кто-то оставил прямо посреди широкой балюстрады фотокамеру – модную, с большим объективом. Айви поднимает ее и вешает на шею. Пока Джейн по пятам следует за девушкой, чуть дыша от головокружения, Джаспер плетется за ними, просовывая голову между прутиками балюстрады.

– Джаспер, – беспокоится Джейн, тянется к собачьему загривку, но обнаруживает, что ошейника нет. – Джаспер, осторожнее!

Пес демонстрирует, что в принципе не способен упасть, изо всех сил пытается протиснуться в отверстие и, потерпев неудачу, смотрит на Джейн с победным выражением: мол, я же говорил. Успокоил, называется.

– Не волнуйся, – говорит Айви, – он не упадет. Слишком большой.

– Да я вижу, – кивает Джейн, – но все равно хочу, чтобы он вернулся назад. Эй ты, длинноухий тип, имей хоть немного уважения к высоте!

Айви коротко усмехается.

– Донкихотство, – неожиданно произносит она.

– Что? – не понимает Джейн.

Айви качает головой:

– Прости. Я подумала, что если бы тогда составила слово «донкихотство» вместо «цеппелин», то заработала бы еще больше. За буквы «к» и «х» дают много очков. Это ценные буквы, – добавляет она извиняющимся тоном, – потому что редкие. Ты располагаешь к разговорам. Это похоже на неконтролируемый порыв. Прямо хоть намордник надевай.

– Я же говорила, что мне это нравится, – успокаивает ее Джейн и вдруг замечает надпись на ремешке камеры, которая висит у Айви на шее: «Я – Злой волк. Я себя создаю». Это была цитата из сериала «Доктор Кто»[2].

– Ты фанатка научной фантастики?

– Да, думаю, можно так сказать, – отвечает Айви. И научной фантастики, и фэнтези.

– Кто твой любимый Доктор?

– О, мне больше нравятся спутники. Доктор – он весь такой трагический и глубокомысленный, единственный в своем роде, и все такое… Это, конечно, здорово, но мне больше по душе Донна Ноубл и Роза Тайлер. И Эми, и Рори, и Клара Освальд, и Марта Джонс[3]. Никто не любит Марту Джонс, а мне и она симпатична – такая придурочная!

Джейн кивает:

– Я понимаю.

– Кажется, ты хотела что-то узнать про Дом? – переспрашивает Айви.

– Все эти декорации, картины… они смотрятся какими-то… разношерстными, что ли, ты не находишь?

Айви облокачивается на балюстраду:

– Да, определенно, они случайны. Я бы даже сказала, официально случайны. Несколько сот лет назад, когда самый первый Октавиан Трэш строил Дом, он, как бы это сказать… присваивал частички других домов со всего мира.

– Присваивал? Это как Россия «присвоила» Крым?

– Ага, – ухмыляется Айви, – примерно. Некоторые дома были реконструированы или снесены, и Октавиан покупал то, что от них осталось. А в других случаях сложно понять, что он с ними делал.

– Ты хочешь сказать, что он их украл?

– Да, – отвечает Айви. – Либо купил уже украденное. Вот почему колонны не совпадают между собой, и плитка, и все остальное. Так же он собрал и картинную галерею, и мебель. Видимо, на кораблях было полно разного хлама: дверь из Турции, поручни из Китая, витраж из Италии, колонна из Египта, куча досок из какой-то усадьбы в Шотландии. Даже остов сделан из разной фигни.