– Ну, знаешь, ты и впрямь без мозгов, женщина! Там тысячу человек видели, как ты стреляла, так что у полиции наверняка есть теперь твой фоторобот.

– Ну, Октябрито, любимый, этого совсем не нужно бояться. Я много раз стреляла в проклятых грингос, но никогда ещё на меня не делали за это фоторобот!..

– Ты уверена, что это был гринго?

Агата на минуту задумалась, потом сказала:

– Даже если это был не гринго, то это наверняка был правительственный чиновник, а их жалеть тоже не нужно, потому что всё правительство давно снюхалось с проклятыми грингос.

– Молись, женщина, молись, чтобы на этот раз не нашлось храбреца или жадной сволочи, который бы тебя описал полиции!..

– Не найдётся, Октябрито. Народ на нашей стороне. Никто не будет жалеть бешеного пса. Ах, как жалко, любимый, что не оказалось под рукой аэрозольного баллончика, чтобы написать на ближайшем заборе…

– Ты можешь помолчать, проклятая сука?

Набухшие поначалу, а потом подсохшие было виноградины опять наполнились слезами. Хорошо, что Октябрь не смотрел в её сторону.

– Включи-ка радио, женщина! – приказал Октябрь, мучимый нехорошим предчувствием.

Минут пять они молча слушали радио. Агата кусала губы, стараясь не встречаться взглядом с любовником.

– Проклятого гринго, говоришь? – спросил Октябрь.

– Он выглядел, как типичный северянин… – еле слышно пробормотала девушка. – И одет, как иностранец.

– А как же он ещё должен выглядеть, если он ruso? – резонно сказал Октябрь и замолчал.

Он меня зарежет, подумала Агата. И правильно сделает. Если не зарежет – я сама зарежусь. И очень даже запросто. Сегодня же ночью.

– Ладно. Останови здесь. Ты поедешь в Акапулько одна!

– А ты, Октябрито?.. Останешься здесь?.

– А я поеду на такси, дура! Дай денег.

– Но, querido, на такси ехать небезопасно, это вопреки…

– Дьявол!!! – расхохотался Октябрь. – Яйца учат курицу! Давай деньги и заткнись.

– Вот, возьми. Правда, у меня мало осталось. Доехать до дому тебе не хватит.

– Кто собирается ехать на такси до дому, идиотка? Я доеду до Куэрнаваке, там ты меня подберёшь. Я буду ждать тебя в мерендеро[18] на бензоколонке у въезда в город. Покрутись здесь двадцать минут, потом езжай к месту встречи.

Октябрь вышел из машины, прошёл пять метров по тротуару, а потом вдруг мастерски исчез. Вот уж воистину – отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушёл.

Проводив его взглядом, Агата приникла к зеркалу заднего вида. Нет ли пятна на ней – следа от пощечины?

Не смотрите на меня, что я смугла – солнце, ливийское солнце опалило меня; нежная, как шкурка у melocotones[19], кожа лица лишь немного покраснела, самую малость. Если опустить окно и поехать с ветерком – свежий горячий воздух обдует, промассирует кожу и на подъезде к Куэрнаваке от красноты не останется и следа.

Внезапно она поймала себя на странном чувстве: несмотря на приказ, ей почему-то не хотелось ехать в Куэрнаваке и забирать там любимого в закусочной на бензоколонке.

Как же так?

Она приблизила лицо вплотную к зеркалу. Это нарушение дисциплины, сказала она своему отражению. Это… это маленький мачетито в спину революции.

Компаньеро Че говорил, что если в сердце твоём только шевельнулось сомнение в праведности дела, которому служишь – вырви из своей груди предательское сердце, и пусть бездомные собаки, рыча и кусая друг друга, сожрут покатившееся в пыль никчёмное сердце твое!

И тут вдруг чёрные виноградины её глаз стали стремительно набухать прозрачной, недостойной настоящего компаньеро влагой, и она, изо всех сил презирая себя, разревелась, как…

…как курицеголовая домохозяйка, у которой пирог сгорел, муж загулял, сын играет в бейсбол, а дочь снюхалась с грингос, и те сделали её наркоманкой…