В начале урока она минут пятнадцать освещала все наши текущие победы, такой дайджест недели, все время приговаривая: «Ну, кто так делает…» на что весь класс гоготал: «Это все Сквозняк!». Потом, не проверяя домашнее задание, потому что давно поняла безнадежность этого этапа урока, переходила к новой теме. Надо сказать, рассказывала она вполне интересно, история явно наполняла ее такую неисторическую жизнь событиями. Говорила быстро, постоянно вставляла в речь замечания, даже пыталась повышать голос при этом:

– Влад, вытащи наушники из ушей!

– Марина, повернись к своему месту!

– Дима, убери ноги с прохода!

И так почти до конца урока, потом выдыхалась, от полного отчаяния на ходу придумывала нам задание по учебнику. Пока мы минут пять пытались найти параграф и вникнуть, Димон смотрел на часы, чтобы вовремя начать обратный отсчет до звонка: десять, девять, восемь… Мы смахивали все с парт в портфель и, приняв позу среднего старта, ждали нуля, чтобы рвануть в столовую. Вдогонку нам неслось домашнее задание, которое никто и не думал записывать.

Столовая была местом живого общения, как бы ни орала на нас Ларисаванна (ее шипение было просто акустически не слышно, а потом те, кто у нее не учился, не были настолько зомбированы страхом), шум никогда не стихал. Наверняка гул взлетающего самолета мог быть заглушен одновременным разговором двухсот человек подросткового возраста, усиленным звяканьем прибором и многократно отраженным гладкими бетонными стенами столовой.

Макс молча выхватил у меня сотню, которую я зажала в руке, втиснутая в плотную очередь, пытаясь выжить в борьбе за пропитание, бросив на ходу:

– Что тебе?

– Пирожок с капустой и сок, – прокричала я, сделав в этот момент открытие, что все кричат, чтобы быть услышанными, и не слышно их по той же причине: круг, как во многом, замыкается.

Макс никогда не стоял в очереди, несмотря на то, что в школе еще учились одиннадцатиклассники, его авторитет был такого высокого рейтинга, что в перечень привилегий входило обслуживание вне очереди.

– Что тебе, Максим? – буфетчица, не прекращая считать сдачу по очереди, левой рукой выдавала с подноса пирожки Максу.

Держа в двух руках пирожки, упакованные в пакеты, и соки в коробочках, он выбрался из голодной толпы и высыпал все на стол. Сев, он разделил провиант; это означало, что сидеть придется вместе.

– Да, Жаннет, трескай побольше пирожков, а то на физре мяч поймаешь и улетишь в сетку, – сказал Макс с набитым ртом.

– Вот и полетаю заодно, – ответы у меня рождались всегда мгновенно и для меня самой неожиданно, я не контролировала этот процесс.

Я не умела говорить длинные монологи, они обычно существовали лишь в моей голове или на бумаге; все мое общение в школе состояло их коротких реплик. А с Максом – тем более я лишь мысленно вела бесконечные беседы.

После школы мальчишки собирались на баскетбольной площадке и до вечера бросали мяч, как чернокожие в американском кино про подростков. Поэтому я напросилась в магазин, чтобы лишний раз пройти по тропинке вдоль стадиона. Сегодня Макс был один, он сходил домой, переоделся и был в белом лонгсливе, поверх него – болотного цвета худи. Он как будто танцевал хип-хоп, резко перемещаясь вправо и влево, уходя от невидимого соперника, замедлялся у щита, прицеливался и неизменно попадал в кольцо. Я прошла незаметно мимо, боясь, что он услышит набат моего сердца, волоча ноги из ватина, впиваясь ногтями в середину мокрой и холодной ладошки, пытаясь снять внутренние судороги.

Длинная бесконечная очередь, люди стоят с определенной дистанцией строго друг за другом. Когда впереди стоящий делает небольшой шаг, ты тоже должен шагнуть вперед, иначе идеальный порядок нарушится. И ты только и ждешь, чтобы не пропустить этот момент. Передо мной спина мужчины; он толстый, постоянно вытирает пот с лица и неизменно прячет скомканный платок в карман. Тяжело дышит, и я переживаю, что он может сбиться, и тогда те, кто стоит за мной, затопчут меня. Я понятия не имею, за чем очередь, но знаю, что это мне очень нужно. Откуда-то спереди дошла волна, что всем не хватит. Вдруг кто-то резко выдернул меня из очереди и увлек с собой. Понятно – Макс. Я четко понимаю, что, если даже это была очередь к богу, в рай, я легко откажусь от места в ней ради того, чтобы сбежать с ним.