– Первый вопрос, – сказала Соренсон. – Что это такое?

– Старая насосная станция, – ответил Гудмен. – Она выкачивала воду из водоносного слоя.

– Заброшенная?

Гудмен кивнул.

– Воды стало меньше. Пришлось копать более глубокую яму. Новый насос находится примерно в миле отсюда.

– Труп все еще внутри?

Шериф снова кивнул.

– Мы ждали вас.

– Кто туда заходил?

– Я и доктор.

– Там много крови?

– Да, много, – подтвердил Гудмен.

– Вы в нее наступали?

– Нам пришлось. Требовалось убедиться, что он мертв.

– Что вы трогали?

– Запястье и шею, проверяли пульс.

Соренсон присела на корточки, открыла сумку в форме груши, достала оттуда бахилы, чтобы надеть их на туфли, перчатки из латекса и фотоаппарат. Поставив одну ногу в липкую лужу, она толкнула дверь в бункер. Одна петля скрипнула, другая застонала, и эти звуки были похожи на вопль банши[7]. Соренсон поставила другую ногу в лужу.

– Внутри есть свет, – сказал Гудмен.

Она нашла выключатель, на потолке загорелась старая прозрачная лампочка в проржавевшей сетке, примерно в двести ватт, и помещение залил яркий, резкий свет, не оставивший теней. Соренсон увидела куски двух толстых старых труб, торчавших из пола на расстоянии примерно в фут друг от друга. Обе трубы были около фута шириной и когда-то выкрашены в зеленый цвет, как это принято в государственных учреждениях, но со временем их разъела ржавчина. Обе были открыты наверху и заканчивались широкими фланцами, где когда-то крепились соединения. Муниципальная система, давным-давно разобранная. Соренсон поняла, что много лет вода поступала снизу через одну трубу, а потом поднималась наверх по другой, горизонтально под землей, соединенной с водонапорной башней, находящейся где-то рядом. Но потом трубы начали высасывать только мелкие камни, и пришло время искать новый источник. Ирригация, население и вода для домов. Соренсон читала отчеты: два с половиной триллиона галлонов подземной воды в год, больше чем где-либо в стране, если забыть про Техас и Калифорнию.

Она пошла дальше.

Кроме труб на полу лежал слой грязи; на одной стене висел мощный электрический щиток, устаревший на несколько поколений, а на другой – выцветшая диаграмма, пояснявшая природу и цели гидравлического оборудования, когда-то соединявшего два зеленых обрубка. Вот и вся инфраструктура.

Мертвый мужчина лежал в огромной луже собственной крови на спине, согнув колени и локти. Его поза напоминала позу карикатурного человечка, исполняющего какой-то старомодный танец. Лицо и туловище были залиты кровью. Определить возраст точно не представлялось возможным, но Соренсон решила, что ему лет сорок. Зеленое пальто, хлопковое, но чем-то утепленное, не старое, но и не новое, с молнией или пуговицами, было расстегнуто, и Соренсон увидела серый свитер и кремовую клетчатую рубашку. И то и другое выглядело грязным и старым и выбилось из брюк, а потом все это задрали наверх.

На теле имелись две ножевые раны. Первая представляла собой горизонтальный разрез на лбу, примерно в дюйме от глаз. Вторая, глубокая – на одном уровне с пупком. Большая часть крови натекла именно из нее и собралась на теле, так что пупок убитого напоминал наперсток, наполненный высыхающей краской.

– Что вы про это думаете, шериф? – спросила Соренсон.

– Они порезали ему лоб, чтобы ослепить, – ответил Гудмен, стоявший около двери. – Кровь потекла в глаза. Старый трюк во время драк на ножах. Вот почему я решил, что работали профессионалы. Дальше было легко. Они задрали рубашку, воткнули нож под ребра и повернули его. Но не до конца, потому что он умер не сразу.

Соренсон кивнула своим собственным мыслям. Это объясняло огромное количество крови. Сердце жертвы продолжало работать, храбро и бессмысленно.