Услышав шум, из жилой юрты выскочил полуодетый кузнец и вперевалку побежал к месту расправы.

– Вот я покажу тебе!.. – надсадно кричал Агучу на все стойбище, стегая подростка. – Станешь шелковым!..

Из соседних юрт повысовывались головы любопытных. Кузнец подбежал к ним и перехватил руку Агучу с занесенной нагайкой. Толстяк задергался, пытаясь вырваться, но у него ничего не получалось: Джарчи держал его словно клещами.

– Отпусти!.. Отпусти!.. – брызгая слюной, вопил Агучу.

– Уходи, – тихо посоветовал Джарчи, отпуская руку нукера, которого тут же обступили посерьезневшие друзья, и потащили в сторону.

– Я не посмотрю, что ты старше! – зло оглядываясь на Джарчи, кричал Агучу, вырываясь из рук друзей. Но они его быстро увели.

Любопытные тут же исчезли за пологами юрт.

Кузнец помог подняться с земли Темуджину, стиснувшему от боли зубы, и повел его в жилую юрту, приказав выскочившему на улицу сыну Джелме:

– Натопи в кузнице курдючного жира! – а сам осторожно помогал избитому пройти в дверной проем. Заметив выглядывающего из-за юрты мальчика, кузнец сказал:

– Ты пей, пей свой кумыс… А потом заходи… Должен будешь его отработать.

Мальчик быстро допил кумыс, облизал чашку и нырнул в прохладный полумрак юрты. Правее очаговой ямы, животом на кошме, лежал Темуджин. Кузнец сидел рядом, и, макая скрюченные тяжелой работой пальцы в чашку с топленым жиром, осторожно размазывал его по спине рыжего. Чашку держал Джелме. А у головы избитого раба присел на корточки маленький мальчишка, одногодок Чиркудая. Он наклонил голову на бок, как сорока, и с любопытством рассматривал лицо колодника.

Темуджин вздрагивал от прикосновения жестких рук Джарчи – не для этого они были у него приспособлены. Кузнец понял, что причиняет боль, встал, и, ткнув пальцем на свое место, сказал старшему:

– Давай… Мажь ты.

Джелме присел и начал осторожно втирать жир в посиневшие рубцы. Темуджин перестал вздрагивать.

Окончив лечение, Джарчи велел оставаться побитому на месте, а сыновей и новенького повел в кузницу.

В соседней гере пахло горелым. И внутри она была иной, не такой, как обычная юрта. Вместо очаговой ямы посреди кузницы в утрамбованную землю был вкопан толстый пенек, на котором лежала массивная железная пластина с дырками. Слева у стены, а не в центре, как в обычных юртах, возвышался на земляной насыпи очаг. В нем лежала горка черных дымящихся камней. А сбоку от очага висел на ремнях огромный морщинистый мешок из кожи, с привязанными к нему палками.

Чиркудай никогда не заходил в эту юрту, про которую говорили, что кузнец в ней колдует, и потому с любопытством стал рассматривать приспособления, при помощи которых, совершалось, наверное, что-то страшное.

– Раздуй огонь, – приказал кузнец старшему сыну.

Джелме с азартом взялся за палки и начал сжимать и разжимать засопевший, словно живой, мешок. Камни в очаге пыхнули, порозовели, а затем накалились до бела.

– Субудей, – Джарчи повернулся к младшему: – Бери наконечники стрел и затачивай их с ним, – кузнец показал глазами на новенького. Помедлив, спросил:

– Как тебя зовут?

– Чиркун.

– Не Чиркун, а Чиркудай, – строго поправил старик, добавив: – Относись к своему имени с уважением, – он помолчал, рассматривая кусок железа, поднятый с пола, и пояснил: – Давай, отрабатывай свой кумыс, Чиркудай, – после чего отвернулся к горну. Сунув железо в огонь, брызнувший искрами, прикрикнул на Джелме: – Шевелись!

Старший заработал быстрее. В очаге запыхтел огонь.

Субудей выволок тяжелый мешок из-под стены юрты и извлек из него тонкие и хищные наконечники для стрел. Молча протянул несколько штук Чиркудаю вместе с шершавым камнем. Сам тоже взял камень, зажал его коленями, присел на корточки, и стал усердно тереть об него черную заготовку.