– С Богом! Возвращайтесь скорее! Будем вас ждать! – раздается вдогонку гортанный голос.

Какой милый этот еще так мало знакомый, но уже бесконечно близкий голос неизвестной спасительницы.

– Кто она – ваша княжна? – обращается Даня к своему соседу, когда они отъехали немного от коляски и людей.

– Как?! Ты не знаешь, госпожа?! – восклицает тот с удивлением.

– Святая Нина, просветительница Грузии! Неужели вы не слышали ничего о «друге» и «княжне»? – прибавляет он.

Даня, нетерпеливая от природы, начинает волноваться:

– Скажите же, кто она! Кто спас меня и мою мать от смерти?

– Кто? – голос ее соседа вздрагивает от затаенной гордости, когда он говорит: – Кто она? Она солнце и счастье Джаваховского гнезда! Она роза Гори и орлица Дагестанских гор! Она улыбка ангела и благоуханная азалия долины! Она – названная княжна Джаваха, Нина Бек-Израил.

Девять часов вечера. Концерт, устроенный в зале учительской семинарии в Гори, в самом разгаре.

Уже проиграл на скрипке чахоточный артист из Тифлиса, и вся розовая от смущения исполнительница цыганских песен успела пропеть несколько веселых вещиц и столько же грустных, а высокий, бритый, плотный человек уже передал «на бис» комичный рассказец о поросенке. Наступало время исполнения одного из самых интересных нумеров концерта: юная, очень талантливая артистка из Петербурга должна была выступить на эстраде собрания и исполнить несколько «нумеров» на арфе.

В афишах не было указано, какие пьесы она исполнит, потому что молодая артистка была импровизаторшей на арфе: она сама сочиняла все те пьесы, которые исполняла в концертах и сочиняла их тут же, во время игры, «импровизировала» их. Это еще более усилило интерес к артистке, не учившейся, как говорили, ни в одной школе, и между тем успевшей приобрести уже громкую известность. Арфистка была в полном смысле талант-самородок, взлелеянный на свободе.

Послушать юную петербургскую гостью собралась самая разнообразная, самая пестрая публика, какая только бывает в Гори. Тут были и армяне, и грузины, и русские; были горцы в своих живописных костюмах, были мужчины и женщины, старики и юноши, пожилые дамы и молоденькие барышни, словом, настоящая толпа закавказского гнездышка, притом шумная, нетерпеливая.

– Где же эта артистка? Разве ее нет в зале? – спрашивали слушатели друг друга.

Грузинский, армянский и русский говор слился воедино.

– Что же, однако! Неужели еще не явилась? Но артистки не было. Она, очевидно, опоздала.

– Возможно, что и совсем не приедет, – говорит какой-то полный армянин.

– Да и немудрено, – замечает другой. – В такую погоду переправляться через Куру рискованно.

– Не только рискованно, а просто опасно! – вскрикивает первый.

– Очень жаль, если концерт окончится без нее. Только ради нее я билет взял, – говорит кто-то, вмешиваясь в разговор.

– Я потребую деньги обратно, если она не выступит, – сердито произносит высокий черкес.

Вдруг в зале появляется какой-то господин, похожий на артиста, и заявляет:

– Приехала, сейчас только приехала! Говорят, Кура сорвала паром, не было переправы. Остановилась в духане за рекою. Что мудреного, что опоздала! Бедняжка!

Встревоженный, взволнованный, чуть живой от хлопот распорядитель проносится по зале, вылетает на эстраду, бледный, с горящими глазами, с типичными глазами грузина, и анонсирует во весь голос:

– Администрация концерта просит извинения у снисходительной публики. Госпожа Надежда Ларина опоздала не по своей вине. На Куре буря, смыла переправу. Артистка была на волос от смерти. Сейчас обсушится и выйдет играть.

Гром аплодисментов покрыл речь распорядителя.